and creator Mind Этот великий зритель, созидательный Разум,
Was only some half-seeing's delegate, Был только какого-то полузримого делегатом,
A veil that hung between the soul and Light, Вуалью, что висит между душою и Светом,
An idol, not the living body of God. Идолом, не живым телом Бога.
Even the still spirit that looks upon its works Даже безмолвный дух, что глядит на работы его,
Was some pale front of the Unknowable; Был неким бледным фасадом Непостижимого;
A shadow seemed the wide and witness Self, Тенью казалась широкая Самость свидетельствующая,
Its liberation and immobile calm Его освобождение и неподвижный покой -
A void recoil of being from Time-made things, Пустым отшатыванием бытия от Временем сотворенных вещей,
Not the self-vision of Eternity. Не самовидением Вечности.
Deep peace was there, but not the nameless Force: Глубокий мир царил там, но не безымянная Сила:
Our sweet and mighty Mother was not there Нашей сладкой могучей Матери не было там,
Who gathers to her bosom her children's lives, Которая собирает к своей груди своих детей жизни,
Her clasp that takes the world into her arms Ее объятий, что берут мир в ее руки
In the fathomless rapture of the Infinite, В Бесконечности бездонном восторге,
The Bliss that is creation's splendid grain Блаженства, что есть зерно творения великолепное
Or the white passion of God-ecstasy Или белая страсть Богоэкстаза,
That laughs in the blaze of the boundless heart of Love. Что смеется во вспышке безграничного сердца Любви.
A greater Spirit than the Self of Mind Более великий Дух, чем Самость Разума,
Must answer to the questioning of his soul. Должен отвечать его души вопрошанию.
For here was no firm clue and no sure road; Ибо здесь не было прочного ключа и надежной дороги;
High-climbing pathways ceased in the unknown; Высоко взбирающиеся тропы прекращались в неведомом;
An artist Sight constructed the Beyond Артистичное Зрение конструировало Запредельное
In contrary patterns and conflicting hues; В противоположных образцах и конфликтующих оттенках;
A part-experience fragmented the Whole. Частичное переживание фрагментировало Целое.
He looked above, but all was blank and still: Он глядел выше, но все было пустым и безмолвным:
A sapphire firmament of abstract Thought Сапфирный свод абстрактной Мысли
Escaped into a formless Vacancy. В бесформенную убегал Пустоту.
He looked below, but all was dark and mute. Он смотрел вниз, но все было безмолвным и темным.
A noise was heard, between, of thought and prayer, Посередине был слышен шум молитвы и мысли,
A strife, a labour without end or pause; Борьбы, труда без конца и без паузы;
A vain and ignorant seeking raised its voice. Тщетные и невежественные поиски поднимали свой голос.
A rumour and a movement and a call, Толки, движение, зов,
A foaming mass, a cry innumerable Пенящаяся масса, бесчисленный крик
Rolled ever upon the ocean surge of Life На океанической волне Жизни вечно катились
Along the coasts of mortal Ignorance. Вдоль берегов Неведения смертного.
On its unstable and enormous breast На его нестабильной и огромной груди
Beings and forces, forms, ideas like waves Существа и силы, формы, идеи, как волны,
Jostled for figure and supremacy, Толкались за положение и верховную власть,
And rose and sank and rose again in Time; Поднимались, тонули и вновь поднимались во Времени;
And at the bottom of the sleepless stir, И на дне суеты неусыпной
A Nothingness parent of the struggling worlds, Ничто, борющихся миров родитель,
A huge creator Death, a mystic Void, Огромная творящая Смерть, мистическая Пустота,
For ever sustaining the irrational cry, Иррациональный крик вечно поддерживающее,
For ever excluding the supernal Word, Вечно исключающее небесное Слово,
Motionless, refusing question and response, Бездвижное, отказывающееся спрашивать и отвечать,
Reposed beneath the voices and the march Располагало под голосами и маршем
The dim Inconscient's dumb incertitude. Смутного Несознания неопределенность немую.
Two firmaments of darkness and of light Два небесных свода света и тьмы
Opposed their limits to the spirit's walk; Противопоставляли свои пределы путешествию духа;
It moved veiled in from Self's infinity Тот двигался, завуалированный от бесконечности Самости,
In a world of beings and momentary events В мире существ и преходящих событий,
Where all must die to live and live to die. Где все должно умирать, чтобы жить, и жить, чтоб умирать.
Immortal by renewed mortality, Бессмертный обновляемой смертностью,
It wandered in the spiral of its acts Дух блуждал в своих действий спирали
Or ran around the cycles of its thought, Или бегал, в циклах своей мысли кружа,
Yet was no more than its original self Однако был не больше, чем его изначальная самость,
And knew no more than when it first began. И знал не больше, чем когда он впервые начался.
To be was a prison, extinction the escape. Быть было тюрьмой, затухание было спасением.
End of Canto Thirteen Конец песни тринадцатой
Canto XIV Песнь четырнадцатая
THE WORLD-SOUL Мировая Душа
A covert answer to his seeking came. Скрытый ответ пришел на его поиски.
In a far shimmering background of Mind-Space В далеком заднем плане мерцающем Пространства Ума
A glowing mouth was seen, a luminous shaft; Рдеющее устье было видно, светлый столб;
A recluse gate it seemed, musing on joy, Затворенными воротами оно казалось, о радости раздумывающими,
A veiled retreat and escape to mystery. Завуалированным выходом и в мистерию спасением.
Away from the unsatisfied surface world Прочь из неудовлетворенного поверхностного мира
It fled into the bosom of the unknown, Оно бежало в грудь неизвестного,
A well, a tunnel of the depths of God. Источник, тоннель глубин Богов.
It plunged as if a mystic groove of hope Оно ныряло, словно мистическое русло надежды,
Through many layers of formless voiceless self Сквозь множество уровней бесформенной безгласной самости,
To reach the last profound of the world's heart, Чтобы достигнуть последней глубины сердца мира,
And from that heart there surged a wordless call И из этого сердца туда поднимался зов бессловесный,
Pleading with some still impenetrable Mind, Молящий с каким-то еще непроницаемым Разумом,
Voicing some passionate unseen desire. Выражающий еще какое-то невидимое желание страстное.
As if a beckoning finger of secrecy Словно манящий палец тайны,
Outstretched into a crystal mood of air, Протянутый в хрустальное настроение воздуха,
Pointing at him from some near hidden depth, Указующий на него из некой близкой глубины скрытой,
As if a message from the world's deep soul, Словно послание от души мира глубокой,
An intimation of a lurking joy Намек таящейся радости,
That flowed out from a cup of brooding bliss, Что льется из чаши блаженства раздумывающего,
There shimmered stealing out into the Mind Там мерцал проникающий тайком в Разум
A mute and quivering ecstasy of light, Экстаз безмолвный и трепещущий света,
A passion and delicacy of roseate fire. Розового огня деликатность и страсть.
As one drawn to his lost spiritual home Как тот, кто притянут к своему утраченному духовному дому,
Feels now the closeness of a waiting love, Чувствует ныне близость ждущей любви,
Into a passage dim and tremulous В проход, неясный и трепетный,
That clasped him in from day and night's pursuit, Что вбирал его от дня и ночи преследования,
He travelled led by a mysterious sound. Он путешествовал, ведомый мистическим звуком.
A murmur multitudinous and lone, Журчание многочисленное и уединенное,
All sounds it was in turn, yet still the same. Всеми звуками оно было по очереди, но при том тем же самым.
A hidden call to unforeseen delight Скрытый зов к непредвиденному восторгу
In the summoning voice of one long-known, well-loved, В призывающем голосе одного, давно знаемого и сильно любимого,
But nameless to the unremembering mind, Но безымянного для непомнящего разума,
It led to rapture back the truant heart. Он вел к обратно восторгу праздное сердце.
The immortal cry ravished the captive ear. Бессмертный крик похищал плененное ухо.
Then, lowering its imperious mystery, Затем, снижая свою императивную мистерию,
It sank to a whisper circling round the soul. Он тонул в шепоте, кружащем вокруг души.
It seemed the yearning of a lonely flute Он казался одинокой флейты стремлением,
That roamed along the shores of memory Что скиталась вдоль берегов памяти
And filled the eyes with tears of longing joy. И наполняла глаза слезами тоскующей радости.
A cricket's rash and fiery single note, Сверчка стремительная и огненная единственная нота,
It marked with shrill melody night's moonless hush Она отмечала пронзительной мелодией безлунную тишину ночи
And beat upon a nerve of mystic sleep И била по нервам мистичного сна
Its high insistent magical reveille. Своей настойчивой побудкой магической.
A jingling silver laugh of anklet bells Звенящий серебряный смех колокольчиков ножных браслетов
Travelled the roads of a solitary heart; Путешествовал по дорогам уединенного сердца;
Its dance solaced an eternal loneliness: Его танец утешал одиночество вечное:
An old forgotten sweetness sobbing came. Старая забытая сладость рыдая пришла.
Or from a far harmonious distance heard Или из далекой гармоничной дали слышимым
The tinkling pace of a long caravan Длинного каравана звенящим шагом
It seemed at times, or a vast forest's hymn, Он временами казался или гимном обширных лесов,
The solemn reminder of a temple gong, Напоминанием храмового гонга торжественным,
A bee-croon honey-drunk in summer isles Пчелиным приглушенным гудением, опьяненным на островах летних медом,
Ardent with ecstasy in a slumbrous noon, Пылающих экстазом в дремотном полдне,
Or the far anthem of a pilgrim sea. Или далеким гимном паломника-моря.
An incense floated in the quivering air, Фимиам в дрожащем воздухе плыл,
A mystic happiness trembled in the breast Мистическое счастье в груди трепетало,
As if the invisible Beloved had come Словно пришел незримый Возлюбленный,
Assuming the sudden loveliness of a face Принимающий внезапную любимую прелесть лица,
And close glad hands could seize his fugitive feet И близкие довольные руки могли схватить его бегущие ноги
And the world change with the beauty of a smile. И мир измениться красотою улыбки.
Into a wonderful bodiless realm he came, В прекрасное бестелесное царство пришел он,
The home of a passion without name or voice, Дом страсти без имени и без голоса,
A depth he felt answering to every height, Глубину, отвечающую каждой выси, он чувствовал,
A nook was found that could embrace all worlds, Угол был найден, что мог объять все миры,
A point that was the conscious knot of Space, Точка, что была узлом Пространства сознательным,
An hour eternal in the heart of Time. Час, вечный в сердце Времени.
The silent Soul of all the world was there: Безмолвная Душа всего мира была там:
A Being lived, a Presence and a Power, Существо жило, Присутствие и Сила,
A single Person who was himself and all Единственная Персона, которая была им самим и всем,
And cherished Nature's sweet and dangerous throbs И лелеемой Природы сладкими и опасными пульсами,
Transfigured into beats divine and pure. В божественные и чистые удары трансфигурированными.
One who could love without return for love, Та, что могла любить, не ожидая любви,
Meeting and turning to the best the worst, Встречая и поворачивая к лучшему худшее,
It healed the bitter cruelties of earth, Она исцеляла земли жестокости горькие,
Transforming all experience to delight; Трансформируя всякое переживание к восторгу;
Intervening in the sorrowful paths of birth Вмешиваясь в печальные пути рождения,
It rocked the cradle of the cosmic Child Она качала колыбель Ребенка космического
And stilled all weeping with its hand of joy; И утешала все слезы своей рукой радости;
It led things evil towards their secret good, Она вела вещи злые к их секретному благу,
It turned racked falsehood into happy truth; Вымученную ложь она превращала в счастливую правду;
Its power was to reveal divinity. Ее способностью открывать божественность было.
Infinite, coeval with the mind of God, Бесконечная, ровесница разуму Бога,
It bore within itself a seed, a flame, Она несла внутри себя семя, пламя,
A seed from which the Eternal is new-born, Семя, из которого новорожденный появляется Вечный,
A flame that cancels death in mortal things. Пламя, что отменяет смерть в смертных вещах.
All grew to all kindred and self and near; Все становилось всему родственным, собою и близким;
The intimacy of God was everywhere, Близость Бога была всюду,
No veil was felt, no brute barrier inert, Нигде не оставалось вуали, никакого грубого барьера инертного,
Distance could not divide, Time could not change. Дистанция не могла разделить, не могло изменить Время.
A fire of passion burned in spirit-depths, Огонь страсти горел в духовных глубинах,
A constant touch of sweetness linked all hearts, Все сердца соединяло постоянное касание сладости,
The throb of one adoration's single bliss Пульс одного блаженства одного обожания
In a rapt ether of undying love. В восхищенном эфире бессмертной любви.
An inner happiness abode in all, Внутреннее счастье во всем пребывало,
A sense of universal harmonies, Чувство универсальной гармонии,
A measureless secure eternity Безмерная надежная вечность
Of truth and beauty and good and joy made one. Истины, красоты, добра и радости, ставших единым.
Here was the welling core of finite life; Здесь было бьющее ключами ядро жизни конечной;
A formless spirit became the soul of form. Бесформенный дух стал душой формы.
All there was soul or made of sheer soul-stuff; Все там было душою или сделано из вещества души чистого;
A sky of soul covered a deep soul-ground. Небо души укрывало глубокую душевную почву.
All here was known by a spiritual sense: Все здесь было знаемо чувством духовным:
Thought was not there but a knowledge near and one Мысли не было там, только знание близкое и одно
Seized on all things by a moved identity, Ухватывало все вещи идентичностью движущейся,
A sympathy of self with other selves, Симпатия самости к другим самостям,
The touch of consciousness on consciousness Прикосновение сознания к сознанию
And being's look on being with inmost gaze И существа взгляд на существо внутренним зрением,
And heart laid bare to heart without walls of speech И сердце, ложащееся неприкрытым к сердцу без стен речи,
And the unanimity of seeing minds И единодушие видящих разумов
In myriad forms luminous with the one God. В мириадах форм светлых с одним Богом.
Life was not there, but an impassioned force, Жизни там не было, там была только пылкая сила,
Finer than fineness, deeper than the deeps, Прекрасней прекрасного, глубже глубин,
Felt as a subtle and spiritual power, Чувствовалась как тонкая и духовная сила,
A quivering out from soul to answering soul, Дрожащая из души душе отвечающей,
A mystic movement, a close influence, Мистическое движение, влияние близкое,
A free and happy and intense approach Свободное, счастливое и интенсивное приближение
Of being to being with no screen or check, Существа к существу без ширмы или проверки,
Without which life and love could never have been. Без которого жизни и любви никогда бы быть не могло.
Body was not there, for bodies were needed not, Тела там не было, ибо тела не нужны были,
The soul itself was its own deathless form Душа сама была своей собственной бессмертной формой
And met at once the touch of other souls И сразу встречала других душ касание,
Close, blissful, concrete, wonderfully true. Близкое, блаженное, конкретное, чудесно истинное.
As when one walks in sleep through luminous dreams Как когда кто-то гуляет во сне сквозь светлые грезы
And, conscious, knows the truth their figures mean, И, сознательный, знает истину, которую их означают фигуры,
Here where reality was its own dream, Здесь, где реальность была своей собственной грезой,
He knew things by their soul and not their shape: Он знал вещи через их душу, не форму:
As those who have lived long made one in love Как те, кто жили долго и в любви стали едины,
Need word nor sign for heart's reply to heart, Не нуждаются ни в слове, ни в знаке для сердца ответа сердцу,
He met and communed without bar of speech Он встречал и общался без препятствия речи
With beings unveiled by a material frame. С существами, не завуалированными материальною формой.
There was a strange spiritual scenery, Там был странный духовный пейзаж,
A loveliness of lakes and streams and hills, Прелесть озер, потоков, холмов,
A flow, a fixity in a soul-space, Течение, фиксированность в пространстве души,
And plains and valleys, stretches of soul-joy, Равнины, долины, протяженности душевной радости,
And gardens that were flower-tracts of the spirit, И сады, что были цветочными трактами духа,
Its meditations of tinged reverie. Его медитациями оттененной мечтательности.
Air was the breath of a pure infinite. Воздух был дыханием бесконечности чистой.
A fragrance wandered in a coloured haze Аромат в цветной дымке блуждал,
As if the scent and hue of all sweet flowers Словно запахи и краски всех сладких цветов
Had mingled to copy heaven's atmosphere. Смешались, чтобы скопировать небес атмосферу.
Appealing to the soul and not the eye Взывающая к душе, а не к глазам,
Beauty lived there at home in her own house, Красота жила там в своем собственном доме,
There all was beautiful by its own right Там все было прекрасным по своему собственному праву
And needed not the splendour of a robe. И не нуждалось в великолепии платья.
All objects were like bodies of the Gods, Все объекты как тела Богов были
A spirit symbol environing a soul, Духовным символом, окружающим душу,
For world and self were one reality. Ибо мир и сам одной были реальностью.
Immersed in voiceless internatal trance Погруженные в безгласный транс между рождениями,
The beings that once wore forms on earth sat there Существа, что когда-то на земле формами были, сидели там
In shining chambers of spiritual sleep. В сияющих палатах духовного сна.
Passed were the pillar-posts of birth and death, Пройдены были колонны почтовые рождения и смерти,
Passed was their little scene of symbol deeds, Пройдена была их маленькая сцена дел символических,
Passed were the heavens and hells of their long road; Пройдены были небеса и ады их долгой дороги;
They had returned into the world's deep soul. Они вернулись в душу мира глубокую.
All now was gathered into pregnant rest: Все сейчас было собрано в отдых, содержания полный:
Person and nature suffered a slumber change. Персона и природа претерпели перемену дремотную.
In trance they gathered back their bygone selves, В трансе они собрали назад свои прошлые самости,
In a background memory's foreseeing muse В предвидящем раздумье памяти, находящейся на заднем плане,
Prophetic of new personality Пророческом в отношении персональности новой,
Arranged the map of their coming destiny's course: Устраивалась карта их грядущей судьбы курса:
Heirs of their past, their future's discoverers, Наследники своего прошлого, открыватели своего будущего,
Electors of their own self-chosen lot, Избиратели своего собственного самоизбираемого жребия,
They waited for the adventure of new life. Они ждали авантюры новой жизни.
A Person persistent through the lapse of worlds, Персона, упорствующая сквозь ошибку миров,
Although the same for ever in many shapes Хотя вечно прежняя во множестве форм,
By the outward mind unrecognisable, Не узнаваемая разумом внешним,
Assuming names unknown in unknown climes Принимающая имена неизвестные в неведомых климатах,
Imprints through Time upon the earth's worn page Отпечатывает на протяжении Времени на земли странице истрепанной
A growing figure of its secret self, Растущую фигуру своей тайной самости,
And learns by experience what the spirit knew, И учит на опыте то, что знал дух,
Till it can see its truth alive and God. Пока не сможет видеть свою истину живую и Бога.
Once more they must face the problem-game of birth, Снова они должны встретить игру-проблему рождения,
The soul's experiment of joy and grief Души эксперимент горя и радости,
And thought and impulse lighting the blind act, И мысли и импульса, освещающих слепое действие,
And venture on the roads of circumstance, И риск на путях обстоятельства,
Through inner movements and external scenes Через внутренние движения и внешние сцены
Travelling to self across the forms of things. Путешествуя к себе через формы вещей.
Into creation's centre he had come. Он пришел в центр создания.
The spirit wandering from state to state Дух, от состояния к состоянию странствующий,
Finds here the silence of its starting-point Находит здесь тишину своей стартовой точки
In the formless force and the still fixity В бесформенной силе и безмолвной фиксированности,
And brooding passion of the world of Soul. И размышляющей страсти мира13 Души.
All that is made and once again unmade, Все, что делается и вновь разрушается,
The calm persistent vision of the One Спокойное упорное зрение Одного
Inevitably re-makes, it lives anew: Неизменно переделывает, он живет сызнова:
Forces and lives and beings and ideas Силы, жизни, существа и идеи
Are taken into the stillness for a while; В тишину на время берутся;
There they remould their purpose and their drift, Там они отливают заново свое назначение и свое направление,
Recast their nature and re-form their shape. Переделывают свою природу и форму переформируют свою.
Ever they change and changing ever grow, Они все время меняются и, изменяясь, вечно растут,
And passing through a fruitful stage of death И, проходя через плодотворную стадию смерти
And after long reconstituting sleep И после перестраивающего долгого сна,
Resume their place in the process of the Gods Восстанавливают свое место в процессе Богов,
Until their work in cosmic Time is done. Пока их работа в космическом Времени не будет сделана.
Here was the fashioning chamber of the worlds. Здесь была формирующая палата миров.
An interval was left twixt act and act, Интервал был оставлен между одним и другим действием,
Twixt birth and birth, twixt dream and waking dream, Между одним рождением и другим, между грезой и бодрствующей грезой,
A pause that gave new strength to do and be. Пауза, что дает новую силу делать и быть.
Beyond were regions of delight and peace, По ту сторону были регионы восторга и мира,
Mute birthplaces of light and hope and love, Немые места рождения света, надежды, любви
And cradles of heavenly rapture and repose. И колыбели небесного восторга и отдыха.
In a slumber of the voices of the world В дремоте голосов мира
He of the eternal moment grew aware; Все больше осознавал он движение вечное;
His knowledge stripped bare of the garbs of sense Его знание, обнаженное от нарядов чувства,
Knew by identity without thought or word; Знало идентичностью без мысли иль слова;
His being saw itself without its veils, Его существо видело себя без своих вуалей,
Life's line fell from the spirit's infinity. Граница жизни пала из бесконечности духа.
Along a road of pure interior light, По дороге внутреннего чистого света,
Alone between tremendous Presences, Один между огромными Присутствиями,
Under the watching eyes of nameless Gods, Под наблюдающими глазами безымянных Богов,
His soul passed on, a single conscious power, Его душа проходила, одинокая сознательная сила,
Towards the end which ever begins again, К концу, который вечно начинается снова,
Approaching through a stillness dumb and calm Приближаясь через неподвижность, безмолвную и спокойную,
To the source of all things human and divine. К источнику всех вещей, человеческих и божественных.
There he beheld in their mighty union's poise Там он увидел в их могучего объединения позе
The figure of the deathless Two-in-One, Фигуру бессмертных Двоих-в-Одном,
A single being in two bodies clasped, Единое существо в двух телах обнимавшихся,
A diarchy of two united souls, Двоевластие объединенных двух душ,
Seated absorbed in deep creative joy; Сидело, поглощенное в созидательную глубокую радость;
Their trance of bliss sustained the mobile world. Их транс блаженства поддерживал движущийся мир.
Behind them in a morning dusk One stood Позади них в утренних сумерках стола Одна,
Who brought them forth from the Unknowable. Что вынесла их из Непознаваемого.
Ever disguised she awaits the seeking spirit; Всегда скрытая, она ждала ищущего духа;
Watcher on the supreme unreachable peaks, Наблюдатель на верховных недосягаемых пиках,
Guide of the traveller of the unseen paths, Гид путешествующего по незримым путям,
She guards the austere approach to the Alone. Она охраняла суровый подход к Одному.
At the beginning of each far-spread plane В начале каждого далеко распростертого плана,
Pervading with her power the cosmic suns Пропитывая своей силой солнца космические,
She reigns, inspirer of its multiple works Она царит, его многочисленных работ вдохновитель
And thinker of the symbol of its scene. И мыслитель его сцены символа.
Above them all she stands supporting all, Над всеми ними она стоит, все поддерживая,
The sole omnipotent Goddess ever-veiled Одинокая всемогущая Богиня всегда за вуалью,
Of whom the world is the inscrutable mask; Чьей непостижимой маской является мир;
The ages are the footfalls of her tread, Эпохи - это ее поступи звуки,
Their happenings the figure of her thoughts, Их события - ее мыслей фигура,
And all creation is her endless act. И все творение есть ее нескончаемый акт.
His spirit was made a vessel of her force; Его дух был сделан ее силы сосудом;
Mute in the fathomless passion of his will Безмолвный в страсти своей воли бездонной,
He outstretched to her his folded hands of prayer. Он простер к ней свои сложенные руки молитвы.
Then in a sovereign answer to his heart Затем в суверенном ответе его сердцу
A gesture came as of worlds thrown away, Жест пришел, словно миров, отброшенных прочь,
And from her raiment's lustrous mystery raised И из ее одеяния мистерии сверкающей поднявшаяся
One arm half-parted the eternal veil. Одна рука на половины вечную вуаль разделила.
A light appeared still and imperishable. Свет показался, тихий и нерушимый.
Attracted to the large and luminous depths Привлеченный к обширным и светлым глубинам
Of the ravishing enigma of her eyes, Восхитительной загадки ее глаз,
He saw the mystic outline of a face. Он видел мистическое очертание лица.
Overwhelmed by her implacable light and bliss, Ошеломленный ее неумолимым блаженством и светом,
An atom of her illimitable self Ее безграничной самости атом,
Mastered by the honey and lightning of her power, Захваченный ее силы медом и молнией,
Tossed towards the shores of her ocean-ecstasy, К берегам ее океанического экстаза бросаемый,
Drunk with a deep golden spiritual wine, Пьяный глубоким золотым духовным вином,
He cast from the rent stillness of his soul Из разорванной тишины своей души он испустил
A cry of adoration and desire Крик желания и обожания
And the surrender of his boundless mind И сдачи его безграничного разума,
And the self-giving of his silent heart. И самоотдачи его безмолвного сердца.
He fell down at her feet unconscious, prone. Он пал ниц к ее ногам, бессознательный и распростертый.
End of Canto Fourteen Конец песни четырнадцатой
Canto XV Песнь пятнадцатая
THE KINGDOMS OF THE GREATER KNOWLEDGE Царства более великого Знания
After a measureless moment of the soul После безмерного мгновения души
Again returning to these surface fields К этим поверхностным полям вновь возвращаясь
Out of the timeless depths where he had sunk, Из безвременных глубин, куда он утонул,
He heard once more the slow tread of the hours. Он слышал снова поступь часов.
All once perceived and lived was far away; Все, когда-то постигнутое и прожитое, стало далеким;
Himself was to himself his only scene. Он сам для себя был только сценой.
Above the Witness and his universe Над Свидетелем и его вселенной
He stood in a realm of boundless silences Он стоял в царстве безграничных безмолвий,
Awaiting the Voice that spoke and built the worlds. Ждущих Голоса, что говорил и строил миры.
A light was round him wide and absolute, Свет был вокруг него широкий и абсолютный,
A diamond purity of eternal sight; Алмазная чистота вечного зрелища;
A consciousness lay still, devoid of forms, Сознание лежало тихое, лишенное форм,
Free, wordless, uncoerced by sign or rule, Свободное, бессловесное, не принуждаемое знаком иль правилом,
For ever content with only being and bliss; Вечно довольствующееся лишь бытием и блаженством;
A sheer existence lived in its own peace Чистое существование жило в своем собственном мире14
On the single spirit's bare and infinite ground. На бесконечной и голой земле одного духа.
Out of the sphere of Mind he had arisen, Из сферы Ума он поднялся,
He had left the reign of Nature's hues and shades; Он оставил царство теней и оттенков Природы;
He dwelt in his self's colourless purity. Он жил в бесцветной чистоте своей самости.
It was a plane of undetermined spirit Это был план необусловленного духа,
That could be a zero or round sum of things, Который мог быть нулем или законченной суммой вещей,
A state in which all ceased and all began. Состоянием, в котором все прекращается и все начинается.
All it became that figures the absolute, Тот план становился всем, что абсолют наделяет фигурами,-
A high vast peak whence Spirit could see the worlds, Высокий обширный пик, откуда Дух может видеть миры,
Calm's wide epiphany, wisdom's mute home, Широкое прозрение покоя, молчаливый дом мудрости,
A lonely station of Omniscience, Уединенное место Всеведения,
A diving-board of the Eternal's power, Трамплин силы Вечного,
A white floor in the house of All-Delight. В доме Всевосторга белый этаж.
Here came the thought that passes beyond Thought, Сюда приходила мысль, что за пределы Мысли проходит,
Here the still Voice which our listening cannot hear, Здесь был Голос спокойный, которого слух наш слышать не может,
The Knowledge by which the knower is the known, Знание, которым знающий знаем,
The Love in which beloved and lover are one. Любовь, в который возлюбленный и любящий есть одно целое.
All stood in an original plenitude, Все в изобилии изначальном стояло,
Hushed and fulfilled before they could create Стихшее и осуществленное прежде, чем оно могло созидать
The glorious dream of their universal acts; Великолепную грезу своих вселенских деяний;
Here was engendered the spiritual birth, Здесь начиналось рождение духовное,
Here closed the finite's crawl to the Infinite. Здесь завершалось конечного к Бесконечному ползание.
A thousand roads leaped into Eternity Тысячи дорог прыгали в Вечность
Or singing ran to meet God's veilless face. Или воспевая бежали, встретить скрытое вуалью Бога лицо.
The Known released him from its limiting chain; Знаемое освободило его от своей ограничивающей цепи;
He knocked at the doors of the Unknowable. Он стучал в двери Непостижимого.
Thence gazing with an immeasurable outlook Оттуда в неизмеримый вид вглядываясь,
One with self's inlook into its own pure vasts, Единый со внутренним взглядом себя в его собственные чистые шири,
He saw the splendour of the spirit's realms, Великолепие царств духа он видел,
The greatness and wonder of its boundless works, Величие и чудо безграничных работ,
The power and passion leaping from its calm, Силу и страсть, прыгающие из его покоя,
The rapture of its movement and its rest, Восторг его движения и его отдыха
And its fire-sweet miracle of transcendent life, И его огненно-сладкое чудо трансцендентальной жизни,
The million-pointing undivided grasp Миллионноточечная неразделимая хватка
Of its vision of one same stupendous All, Его видения одного и того же огромного Всего,
Its inexhaustible acts in a timeless Time, Его неистощимые действия в безвременном Времени,
A space that is its own infinity. Пространство, что является его бесконечностью собственной.
A glorious multiple of one radiant Self, Великолепное множество одного сияющего Себя,
Answering to joy with joy, to love with love, Отвечающее на радость радостью, на любовь - любовью,
All there were moving mansions of God-bliss; Все там были полными движения многоквартирными домами Богоблаженства;
Eternal and unique they lived the One. Вечные и уникальные, они жили в Одном.
There forces are great outbursts of God's truth Там силы и великие вспышки истины Бога,
And objects are its pure spiritual shapes; И объекты носят духа чистые духовные формы;
Spirit no more is hid from its own view, Дух от своего собственного зрения больше не скрыт,
All sentience is a sea of happiness Всякое чувство есть море счастья,
And all creation is an act of light. И любое творение есть акт света.
Out of the neutral silence of his soul Из нейтральной тишины своей души
He passed to its fields of puissance and of calm Он прошел к полям покоя и мощи духа
And saw the Powers that stand above the world, И видел Силы, что над миром стоят,
Traversed the realms of the supreme Idea Пересекал царства верховной Идеи
And sought the summit of created things И искал вершину сотворенных вещей
And the almighty source of cosmic change. И космического изменения всемогущий источник.
There Knowledge called him to her mystic peaks Там Знание звало его к своим мистическим пикам,
Where thought is held in a vast internal sense Где мысль держится в обширном внутреннем чувстве
And feeling swims across a sea of peace И чувство плывет через моря мира15,
And vision climbs beyond the reach of Time. И зрение взбирается за пределы Времени.
An equal of the first creator seers, Равный первого творца провидцам,
Accompanied by an all-revealing light Сопровождаемый всеоткрывающим светом,
He moved through regions of transcendent Truth Он продвигался через регионы трансцендентальной Истины,
Inward, immense, innumerably one. Внутренние, необъятные, неисчислимо единые.
There distance was his own huge spirit's extent; Там дистанцией было протяжение его собственного огромного духа;
Delivered from the fictions of the mind Избавленный от фикций ума,
Time's triple dividing step baffled no more; Времени тройной разделяющий шаг не раздроблял больше;
Its inevitable and continuous stream, Его неизменный и непрерывный поток,
The long flow of its manifesting course, Долгое течение его проявляющего курса,
Was held in spirit's single wide regard. Удерживался в едином широком внимании духа.
A universal beauty showed its face: Универсальная красота показала свой лик:
The invisible deep-fraught significances, Незримые глубоко-полные смыслы,
Here sheltered behind form's insensible screen, Здесь укрытые за бесчувственною ширмою формы,
Uncovered to him their deathless harmony Свою бессмертную гармонию ему открывали
And the key to the wonder-book of common things. И ключ к чудо-книге обычных вещей.
In their uniting law stood up revealed В своем объединяющем законе стояли открытые
The multiple measures of the upbuilding force, Многочисленные мерки строящей силы,
The lines of the World-Geometer's technique, Линии Мирового Геометра техники,
The enchantments that uphold the cosmic web Волшебства, что поддерживают паутину космическую,
And the magic underlying simple shapes. И магические простые формы, в основе лежащие.
On peaks where Silence listens with still heart На пиках, Где Тишина слушает сердцем безмолвным
To the rhythmic metres of the rolling worlds, Ритмичные метры кружащих миров,
He served the sessions of the triple Fire. Он служил на сессиях тройного Огня.
On the rim of two continents of slumber and trance На краю двух континентов дремоты и транса
He heard the ever unspoken Reality's voice Он слышал вечной несказанной Реальности голос,
Awaken revelation's mystic cry, Пробуждающего откровения мистический крик,
The birthplace found of the sudden infallible Word Находил место рождения внезапного непогрешимого Слова
And lived in the rays of an intuitive Sun. И жил в лучах интуитивного Солнца.
Absolved from the ligaments of death and sleep Освобожденный от оков смерти и сна,
He rode the lightning seas of cosmic Mind Он плыл по сияющим молниями морям космического Разума
And crossed the ocean of original sound; И пересекал океан изначального звука;
On the last step to the supernal birth На последних шагах к рождению небесному
He trod along extinction's narrow edge Он ступал вдоль затухания узкого края
Near the high verges of eternity, Близь высоких краев вечности,
And mounted the gold ridge of the world-dream И к золотому гребню мира-грезы взбирался
Between the slayer and the saviour fires; Между убивающими и спасающими огнями;
The belt he reached of the unchanging Truth, Он достиг зоны неменяющейся Истины,
Met borders of the inexpressible Light Встречал границы несказанного Света
And thrilled with the presence of the Ineffable. И трепетал с присутствием Невыразимого.
Above him he saw the flaming Hierarchies, Над собою он пламенеющие Иерархии видел,
The wings that fold around created Space, Крылья, что сотворенное Пространство окутывают,
The sun-eyed Guardians and the golden Sphinx Солнечноглазых Стражей и золотых Сфинксов,
And the tiered planes and the immutable Lords. И расположенные ярусами планы, и неизменных Господ.
A wisdom waiting on Omniscience Сопутствующая Всеведению мудрость
Sat voiceless in a vast passivity; Сидела безгласная в обширной пассивности;
It judged not, measured not, nor strove to know, Она не судила, не мерила, не старалась знать,
But listened for the veiled all-seeing Thought А прислушивалась, ожидая завуалированную всевидящую Мысль
And the burden of a calm transcendent Voice. И бремя спокойного трансцендентального Голоса.
He had reached the top of all that can be known: Он достиг вершины всего, что быть могло знаемо:
His sight surpassed creation's head and base; Его зрение превосходило вершину и основу творения;
Ablaze the triple heavens revealed their suns, Пылающие тройные небеса свои солнца открыли,
The obscure Abyss exposed its monstrous rule. Неясная Пучина свое чудовищное владычество выставила.
All but the ultimate Mystery was his field, Все, кроме последней Мистерии, его было полем,
Almost the Unknowable disclosed its rim. Почти открыл свой край Непостижимый.
His self's infinities began to emerge, Его самости бесконечности начали появляться,
The hidden universes cried to him; Скрытые вселенные кричали ему;
Eternities called to eternities Вечности взывали к вечностям,
Sending their speechless message still remote. Посылая свое бессловесное послание, пока что далекое.
Arisen from the marvel of the depths Вставшие из чуда глубин
And burning from the superconscious heights И пылающие с суперсознательных высей,
And sweeping in great horizontal gyres Несущиеся в великих горизонтальных спиралях
A million energies joined and were the One. Миллионы энергий соединились и были Одним.
All flowed immeasurably to one sea: Все неизмеримо текло в одно море:
All living forms became its atom homes. Все живые формы стали атомными домами его16.
A Panergy that harmonised all life Всеэнергия, что всю гармонизировала жизнь,
Held now existence in its vast control; Держала сейчас существование под своим обширным контролем;
A portion of that majesty he was made. Частью этого величия он был сделан.
At will he lived in the unoblivious Ray. По желанию он в Луче незабывчивом жил.
In that high realm where no untruth can come, В этом высоком царстве, куда ничто неистинное не может войти,
Where all are different and all is one, Где все различается и все есть одно,
In the Impersonal's ocean without shore На безбрежном океане Имперсонального
The Person in the World-Spirit anchored rode; Персона в Мире-Духе, бросив якорь, плыла;
It thrilled with the mighty marchings of World-Force, Она трепетала с могучими маршами Мировой Силы,
Its acts were the comrades of God's infinite peace. Ее действия были товарищами бесконечного мира Бога17.
An adjunct glory and a symbol self, Дополнительная слава и символическая самость,
The body was delivered to the soul,- Тело было душе предоставлено, -
An immortal point of power, a block of poise Точка силы бессмертная, равновесия глыба
In a cosmicity's wide formless surge, В обширной бесформенной волне космоса,
A conscious edge of the Transcendent's might Сознательное лезвие Трансцендентального мощи,
Carving perfection from a bright world-stuff, Вырезающее совершенство из светлого вещества мира,
It figured in it a universe's sense. Оно облекало в своей форме смысл вселенной.
There consciousness was a close and single weft; Там сознание было плотной и единственной тканью;
The far and near were one in spirit-space, Далекое и близкое были одним в духе-пространстве,
The moments there were pregnant with all time. Моменты там все время были наполнены.
The superconscient's screen was ripped by thought, Суперсознания ширма была разорвана мыслью,
Idea rotated symphonies of sight, Идея кружила симфонии зрелища,
Sight was a flame-throw from identity; Зрение было броском-пламенем из идентичности;
Life was a marvellous journey of the spirit, Жизнь была чудесным путешествием духа,
Feeling a wave from the universal Bliss. Чувство - из универсального Блаженства волною.
In the kingdom of the Spirit's power and light, В царстве силы и света Духа,
As if one who arrived out of infinity's womb Словно тот, кто прибыл из бесконечности лона,
He came new-born, infant and limitless Он пришел, новорожденный, младенческий и безграничный
And grew in the wisdom of the timeless Child; И рос в мудрости Ребенка безвременного;
He was a vast that soon became a Sun. Он был ширью, что вскоре станет Солнцем.
A great luminous silence whispered to his heart; Великая светлая тишина его сердцу шептала;
His knowledge an inview caught unfathomable, Его знание ловило внутреннее неизмеримое зрелище,
An outview by no brief horizons cut: Взгляд вовне на тесные горизонты не разбивался:
He thought and felt in all, his gaze had power. Он мыслил и чувствовал во всем, его взгляд имел силу.
He communed with the Incommunicable; Он общался с Несообщаемым;
Beings of a wider consciousness were his friends, Существа более широкого сознания его были друзьями,
Forms of a larger subtler make drew near; Приближались формы более тонкой и обширной работы;
The Gods conversed with him behind Life's veil. Боги с ним из-за вуали Жизни беседовали.
Neighbour his being grew to Nature's crests. Его существо становилось соседом вершинам Природы.
The primal Energy took him in its arms; Изначальная Энергия взяла его в свои руки;
His brain was wrapped in overwhelming light, Его мозг был окутан заливающим светом,
An all-embracing knowledge seized his heart: Всеохватывающее знание захватило его сердце:
Thoughts rose in him no earthly mind can hold, Мысли в нем поднимались, которыми земной разум не может владеть,
Mights played that never coursed through mortal nerves: Играли Силы, что никогда не бежали через смертные нервы:
He scanned the secrets of the Overmind, Он изучал тайны Надразума,
He bore the rapture of the Oversoul. Он восторг Сверхдуши чувствовал.
A borderer of the empire of the Sun, Пограничный житель империи Солнца,
Attuned to the supernal harmonies, С небесными гармониями настроенный в тон,
He linked creation to the Eternal's sphere. Он присоединял творение к Вечного сфере.
His finite parts approached their absolutes, Его конечные части приближались к своим абсолютам,
His actions framed the movements of the Gods, Его действия воплощали движения Богов,
His will took up the reins of cosmic Force. Его воля приняла поводья космической Силы.
End of Canto Fifteen Конец песни пятнадцатой
End of Book Two Конец книги второй
Book Three КНИГА ТРЕТЬЯ
THE BOOK OF THE DIVINE MOTHER Книга Божественной Матери
Canto I Песнь первая
THE PURSUIT OF THE UNKNOWABLE Преследование Непостижимого
All is too little that the world can give: Все, что мир может дать, слишком мало:
Its power and knowledge are the gifts of Time Его сила и знание дарами являются Времени
And cannot fill the spirit's sacred thirst. И не могут утолить духа священную жажду.
Although of One these forms of greatness are Хотя Одного все эти формы величия
And by its breath of grace our lives abide, И его дыханием и милостью живут наши жизни,
Although more near to us than nearness' self, Хотя ближе к нам, чем самость близости,
It is some utter truth of what we are; Он есть некая абсолютная правда того, что мы есть;
Hidden by its own works, it seemed far-off, Своими собственными работами скрытый, далеким он кажется,
Impenetrable, occult, voiceless, obscure. Непроницаемым, оккультным, безгласным, неясным.
The Presence was lost by which all things have charm, Присутствие было утеряно, что дает очарование всему,
The Glory lacked of which they are dim signs. Не хватало Славы, чьими они являются тусклыми знаками,
The world lived on made empty of its Cause, Мир продолжал жить, опустев, свою Причину утратив,
Like love when the beloved's face is gone. Как любовь, когда ушел лик возлюбленного.
The labour to know seemed a vain strife of Mind; Труд, чтобы знать, казался тщетной борьбою Ума;
All knowledge ended in the Unknowable: Все знание кончалось в Непознаваемом:
The effort to rule seemed a vain pride of Will; Усилие править казалось тщетной гордостью Воли;
A trivial achievement scorned by Time, Тривиальное достижение высмеивалось Временем,
All power retired into the Omnipotent. Всякая сила удалялась во Всемогущего.
A cave of darkness guards the eternal Light. Пещера тьмы вечный Свет охраняла.
A silence settled on his striving heart; Тишина водворилась в его борющемся сердце;
Absolved from the voices of the world's desire, Избавленный от голосов желания мира,
He turned to the Ineffable's timeless call. Он повернулся к безвременному зову Невыразимого.
A Being intimate and unnameable, Бытие сокровенное и не могущее быть как-либо названо,
A wide compelling ecstasy and peace Широкий принуждающий мир18 и экстаз
Felt in himself and all and yet ungrasped, Ощущались в нем самом и во всем, но пока неуловимыми были,
Approached and faded from his soul's pursuit Приближающиеся и от преследования его души тающие,
As if for ever luring him beyond. Будто вечно маня его дальше.
Near, it retreated; far, it called him still. Близкое, оно отступало; далекое, оно его еще звало.
Nothing could satisfy but its delight: Ничто удовлетворить не могло, кроме восторга его:
Its absence left the greatest actions dull, Его отсутствие величайшие действия оставляло тупыми,
Its presence made the smallest seem divine. Его присутствие заставляло мельчайшее казаться божественным.
When it was there, the heart's abyss was filled; Когда оно было там, наполнялась сердца пучина;
But when the uplifting Deity withdrew, Но когда поднимающее Божество отступало,
Existence lost its aim in the Inane. Существование теряло свою цель в Пустоте.
The order of the immemorial planes, Порядок незапамятных планов,
The godlike fullness of the instruments Богоподобная полнота инструментов
Were turned to props for an impermanent scene. Превращались в подпорки для непостоянной сцены.
But who that mightiness was he knew not yet. Но кем то могущество было, не знал он еще.
Impalpable, yet filling all that is, Неосязаемое, однако наполняющее все существующее,
It made and blotted out a million worlds Оно делало и стирало миллионы миров
And took and lost a thousand shapes and names. И принимало и утрачивало тысячи форм и имен.
It wore the guise of an indiscernible Vast, Оно носило наружность неразборчивой Шири
Or was a subtle kernel in the soul: Или было тонкой сердцевиной в душе:
A distant greatness left it huge and dim, Далекое величие оставляло его огромным, неясным,
A mystic closeness shut it sweetly in: Мистическая близость в себе запирала сладко его:
It seemed sometimes a figment or a robe Оно казалось порой фикцией иль одеянием,
And seemed sometimes his own colossal shade. А иногда выглядело путника колоссальной собственной тенью.
A giant doubt overshadowed his advance. Великое сомнение омрачало его продвижение.
Across a neutral all-supporting Void Через нейтральную всеподдерживающую Пустоту,
Whose blankness nursed his lone immortal spirit, Чья незаполненность вскармливала его бессмертный дух одинокий,
Allured towards some recondite Supreme, Манимый к какому-то неясному Всевышнему,
Aided, coerced by enigmatic Powers, Получающий помощь, принуждаемый загадочными Силами,
Aspiring and half-sinking and upborne, Стремящийся, наполовину сникший, поддерживаемый,
Invincibly he ascended without pause. Непобедимо он поднимался без паузы.
Always a signless vague Immensity Лишенная признаков смутная Необъятность всегда
Brooded, without approach, beyond response, Размышляла, не приближаясь, за пределами отклика,
Condemning finite things to nothingness, Осуждая на небытие конечные вещи,
Fronting him with the incommensurable. Несоизмеримым встречая его.
Then to the ascent there came a mighty term. Затем восхождению настал срок могучий.
A height was reached where nothing made could live, Была достигнута высь, где ничто сотворенное не могло жить,
A line where every hope and search must cease Линия, где любая надежда и поиск должны прекратиться,
Neared some intolerant bare Reality, Приближала какую-то нетерпимую нагую Реальность,
A zero formed pregnant with boundless change. Зеро, получившее форму, безграничной переменой наполненное.
On a dizzy verge where all disguises fail На головокружительной грани, где все маскировки терпят провал
And human mind must abdicate in Light И человеческий ум должен в Свете отречься
Or die like a moth in the naked blaze of Truth, Или умереть, как мотылек в голом сиянии Истины,
He stood compelled t...
Продолжение на следующей странцие...
