ude Лишенное вуали, отчетливое незримое множество
Of forces whirling from the hands of Chance Сил, летящих вихрем из рук Случая,
Seemed to obey some vast imperative: Казалось, повинуется какому-то императиву обширному:
Their tangled motives worked out unity. Их движения путанные из единства работали.
A wisdom read their mind to themselves unknown, Мудрость читала их разум, им самим неизвестный,
Their anarchy rammed into a formula Их анархия в формулу вколачивалась
And from their giant randomness of Force, И из их гигантской беспорядочности Силы,
Following the habit of their million paths, Следуя привычке их миллионов путей,
Distinguishing each faintest line and stroke Различая каждую самую легкую линию и мазок
Of a concealed unalterable design, Неизменного намерения скрытого,
Out of the chaos of the Invisible's moods Из хаоса настроений Незримого
Derived the calculus of Destiny. Составляла Судьбы вычисление.
In its bright pride of universal lore В яркой гордости универсального знания
Mind's knowledge overtopped the Omniscient's power: Знание разума превосходило силу Всезнающего:
The Eternal's winging eagle puissances Крылатые орлиные могущества Вечного,
Surprised in their untracked empyrean Пораженные в своих эмпиреях нехоженных,
Stooped from their gyres to obey the beck of Thought: Устремлялись вниз со своих спиралей, чтобы повиноваться кивку Мысли:
Each mysteried God forced to revealing form, Каждый мистический Бог, принужденный на открывающую форму,
Assigned his settled moves in Nature's game, Назначал свои установленные движения в игре Природы,
Zigzagged at the gesture of a chess-player Will Делал зигзаг в жесте шахматисткой Воли
Across the chequerboard of cosmic Fate. На шахматной доске космической Судьбы.
In the wide sequence of Necessity's steps В широкой последовательности шагов Неизбежности
Predicted, every act and thought of God, Предсказан каждый акт и мысль Бога,
Its values weighed by the accountant Mind, Их ценность взвешена бухгалтером-Разумом,
Checked in his mathematised omnipotence, Проверена в его математическом всемогуществе,
Lost its divine aspect of miracle Они утратили свой божественный аспект чуда
And was a figure in a cosmic sum. И были фигурой в космической сумме.
The mighty Mother's whims and lightning moods Могучей Матери прихоти и молниеносные настроения
Arisen from her all-wise unruled delight Поднявшиеся из ее неуправляемого восторга всемудрого
In the freedom of her sweet and passionate breast, В свободе ее сладкой и страстной груди,
Robbed of their wonder were chained to a cause and aim; Были ограблены, лишены их чуда, прикованы к причине и цели;
An idol of bronze replaced her mystic shape Идол из бронзы заменил ее форму мистическую,
That captures the movements of the cosmic vasts, Что захватывает движения космических ширей,
In the sketch precise of an ideal face В точном наброске лица идеального
Forgotten was her eyelashes' dream-print Забыта была ее ресниц греза-гравюра,
Carrying on their curve infinity's dreams, Несущая на их изгибе мечты бесконечности,
Lost the alluring marvel of her eyes; Утрачено ее глаз манящее чудо;
The surging wave-throbs of her vast sea-heart Вздымающееся волны-биения ее моря-сердца обширного
They bound to a theorem of ordered beats: Они привязали к теореме приведенных в порядок ударов:
Her deep designs which from herself she had veiled Ее глубокие намерения, которые от самой себя она вуалировала,
Bowed self-revealed in their confessional. Самообнаруживающимися в их исповедальне рассыпаны.
For the birth and death of the worlds they fixed a date, Для рождения и смерти миров они установили дату,
The diameter of infinity was drawn, Диаметр бесконечности был нарисован,
Measured the distant arc of the unseen heights Измерена далекая арка незримых высот
And visualised the plumbless viewless depths, И визуализированы немереные глубины, глазам недоступные,
Till all seemed known that in all time could be. Пока все не стало казаться известным, что быть во времени может.
All was coerced by number, name and form; Все было принуждено числом, именем, формой;
Nothing was left untold, incalculable. Ничто не осталось несказанным, неподсчитанным.
Yet was their wisdom circled with a nought: Однако их мудрость кружилась с ничто:
Truths they could find and hold but not the one Truth: Истины они могли находить и держать, но не одну Истину:
The Highest was to them unknowable. Высший для них непознаваемым был.
By knowing too much they missed the whole to be known: Знанием чересчур многого они утрачивали знание целого:
The fathomless heart of the world was left unguessed Бездонное сердце мира неотгаданным было оставлено
And the Transcendent kept its secrecy. И Трансцендентальный хранил свою тайну.
In a sublimer and more daring soar В более возвышенном и смелом полете
To the wide summit of the triple stairs К широкой вершине тройной лестницы
Bare steps climbed up like flaming rocks of gold Голые ступеньки поднимались, как пламенеющие утесы из золота,
Burning their way to a pure absolute sky. Прожигая свой путь к чистому абсолютному небу.
August and few the sovereign Kings of Thought Августейшие и немногочисленные Цари суверенные Мысли
Have made of Space their wide all-seeing gaze Сделали из Пространства свой широкий всевидящий взгляд,
Surveying the enormous work of Time: Обозревающий огромный труд Времени:
A breadth of all-containing Consciousness Всесодержащего Сознания дыхание
Supported Being in a still embrace. Поддерживало Бытие в безмолвном объятии.
Intercessors with a luminous Unseen, Посредники со светлым Невидимым,
They capt in the long passage to the world Они улавливают в длинных проходах мира
The imperatives of the creator Self Императивы Себя созидающего,
Obeyed by unknowing earth, by conscious heaven; Которым неведающая земля повинуется и небеса сознающие;
Their thoughts are partners in its vast control. Их мысли - партнеры в его обширном контроле.
A great all-ruling Consciousness is there Великое всем управляющее Сознание есть здесь,
And Mind unwitting serves a higher Power; И Разум не ведая служит Силе более высокой;
It is a channel, not the source of all. Он есть канал, не источник всего.
The cosmos is no accident in Time; Космос - не несчастное происшествие во Времени;
There is a meaning in each play of Chance, Есть смысл в каждой игре Случая,
There is a freedom in each face of Fate. Есть свобода в каждом лике Судьбы.
A Wisdom knows and guides the mysteried world; Мудрость знает и ведет мистический мир;
A Truth-gaze shapes its beings and events; Истина-взгляд формирует его существа и события;
A Word self-born upon creation's heights, Саморожденное Слово на высотах творения,
Voice of the Eternal in the temporal spheres, Голос Вечного во временных сферах,
Prophet of the seeings of the Absolute, Видений Абсолюта пророк
Sows the Idea's significance in Form Сеет Идеи значение в Форму,
And from that seed the growths of Time arise. И из того семени возникают ростки Времени.
On peaks beyond our ken the All-Wisdom sits: На пиках за пределами нашего рода Всемудрый сидит:
A single and infallible look comes down, Единый и непогрешимый взгляд приходит вниз,
A silent touch from the supernal's air Тихое касание из небесного воздуха
Awakes to ignorant knowledge in its acts Будит к невежественному знанию в ее действиях
The secret power in the inconscient depths, В несознательных глубинах тайную силу,
Compelling the blinded Godhead to emerge, Принуждая ослепшее Божество появиться,
Determining Necessity's nude dance Обусловливая Необходимости нагой танец,
As she passes through the circuit of the hours По мере того, как она проходит из круга часов
And vanishes from the chase of finite eyes И исчезает от преследования глаз ограниченных
Down circling vistas of aeonic Time. В погружающихся кружащихся перспективах эпохального Времени.
The unseizable forces of the cosmic whirl Неуловимые силы космического вихря
Bear in their bacchant limbs the fixity Несут в своих вакхических членах фиксированность
Of an original foresight that is Fate. Изначального предвидения, что Судьбою является.
Even Nature's ignorance is Truth's instrument; Даже Природы неведение есть инструмент Истины;
Our struggling ego cannot change her course: Наше борющееся эго не может изменить ее курс:
Yet is it a conscious power that moves in us, Однако, именно сознательная сила есть та, что движется в нас,
A seed-idea is parent of our acts Семя-идея - наших действий родитель,
And destiny the unrecognised child of Will. И судьба - неузнанное дитя Воли.
Infallibly by Truth's directing gaze Направляющим взглядом Истины непогрешимо
All creatures here their secret self disclose, Все создания здесь обнаруживают свою самость секретную,
Forced to become what in themselves they hide. Принужденные становиться тем, что в самих себе они прячут.
For He who Is grows manifest in the years Ибо Он, который Есть, становится в годах все более проявленным,
And the slow Godhead shut within the cell И медленно Божество, запертое в клетках,
Climbs from the plasm to immortality. Поднимается из протоплазмы к бессмертию.
But hidden, but denied to mortal grasp, Но скрыта, недоступна смертным объятиям,
Mystic, ineffable is the spirit's truth, Мистична, невыразима истина духа,
Unspoken, caught only by the spirit's eye. Несказанна, уловима лишь глазом духа.
When naked of ego and mind it hears the Voice; Когда обнажается от эго и разума, он слышит Голос;
It looks through light to ever greater light Он смотрит сквозь свет навстречу все более великому свету
And sees Eternity ensphering Life. И видит Вечность, облачающую со всех сторон Жизнь.
This greater Truth is foreign to our thoughts; Эта более великая Истина чужда нашим мыслям;
Where a free Wisdom works, they seek for a rule; Где свободная Мудрость работает, они ищут правила;
Or we only see a tripping game of Chance Или мы видим только игру Случая путанную
Or a labour in chains forced by bound Nature's law, Или труд в цепи, принуждаемый границей закона Природы,
An absolutism of dumb unthinking Power. Абсолютизм немой немыслящей Силы.
Audacious in their sense of God-born strength Дерзкие в своем чувстве Богорожденной силы,
These dared to grasp with their thought Truth's absolute; Они осмеливались хватать своей мыслью абсолют Истины;
By an abstract purity of godless sight, Абстрактной чистотой безбожного зрения,
By a percept nude, intolerant of forms, Голой перцепцией, нетерпимой к формам,
They brought to Mind what Mind could never reach Они приносили Уму то, чего никогда не мог он достигнуть,
And hoped to conquer Truth's supernal base. И надеялись завоевать основу небесную Истины.
A stripped imperative of conceptual phrase Голый императив умозрительной фразы,
Architectonic and inevitable Архитектурный и неизбежный,
Translated the unthinkable into thought: Переводил в мысль немыслимое:
A silver-winged fire of naked subtle sense, Серебрянокрылый огонь обнаженного тонкого чувства,
An ear of mind withdrawn from the outward's rhymes Слух ума, отвернувшийся от ритмов внешнего,
Discovered the seed-sounds of the eternal Word, Обнаруживал семена-звуки вечного Слова,
The rhythm and music heard that built the worlds, Ритм и музыку слышал, что строят миры
And seized in things the bodiless Will to be. И ловил в вещах Волю быть бестелесную.
The Illimitable they measured with number's rods Они измеряли Неограничиваемого мерками чисел
And traced the last formula of limited things, И выписывали последнюю формулу вещей ограниченных,
In transparent systems bodied termless truths, В очевидные системы воплощали беспредельные истины,
The Timeless made accountable to Time Безвременное делали объяснимым для Времени
And valued the incommensurable Supreme. И оценивали несоразмерного с их оценкой Всевышнего.
To park and hedge the ungrasped infinitudes Чтобы собрать и оградить несхваченные бесконечности,
They erected absolute walls of thought and speech Они соорудили абсолютные стены мысли и речи
And made a vacuum to hold the One. И создали вакуум, чтоб удержать Одного.
In their sight they drove towards an empty peak, В своем поле зрения они направляются к пику пустому,
A mighty space of cold and sunlit air. К могучему пространству холодного и солнцем освещенного воздуха.
To unify their task, excluding life Чтобы объединять их задачу, жизнь исключающую,
Which cannot bear the nakedness of the Vast, Что не может снести наготы Шири,
They made a cipher of a multitude, Они шифр создали множества,
In negation found the meaning of the All В отрицании находили значение Всего
And in nothingness the absolute positive. И в ничто - позитив абсолютный.
A single law simplessed the cosmic theme, Единственный закон упрощал тему космическую,
Compressing Nature into a formula; Втискивая Природу в формулу;
Their titan labour made all knowledge one, Их титанический труд делал все знание одним,
A mental algebra of the Spirit's ways, Ментальной алгеброй путей Духа,
An abstract of the living Divinity. Божества живого абстракцией.
Here the mind's wisdom stopped; it felt complete; Здесь остановилась разума мудрость; она ощущалась законченной;
For nothing more was left to think or know: Ибо ничего не было оставлено думать иль знать:
In a spiritual zero it sat throned В духовном зеро он сидел на престоле
And took its vast silence for the Ineffable. И принимал свое обширное безмолвие за Несказанное.
This was the play of the bright gods of Thought. Это была игра светлых богов Мысли.
Attracting into time the timeless Light, Привлекая во время безвременный Свет,
Imprisoning eternity in the hours, Заточая в часы вечность,
This they have planned, to snare the feet of Truth Они планировали поймать ноги Истины
In an aureate net of concept and of phrase В золотистые сети концепции и фразы
And keep her captive for the thinker's joy И держать ее пленной для мыслителя радости
In his little world built of immortal dreams: В его маленьком мире, построенном из бессмертных грез:
There must she dwell mured in the human mind, Там должна была она жить, замурованная в человеческом разуме,
An empress prisoner in her subject's house, Императрица, заточенная в доме ее подчиненного,
Adored and pure and still on his heart's throne, Обожаемая и чистая, и пока на его сердца троне,
His splendid property cherished and apart Его роскошное имущество, лелеемое и обособленное
In the wall of silence of his secret muse, В стене безмолвия его размышления тайного,
Immaculate in white virginity, Безупречная в белой девственности,
The same for ever and for ever one, Та же вовеки и вовеки одна,
His worshipped changeless Goddess through all time. Его почитаемая неизменная Богиня на все времена.
Or else, a faithful consort of his mind Или же, супруга его разума преданная,
Assenting to his nature and his will, Уступающая его природе и его воле,
She sanctions and inspires his words and acts Она санкционирует и вдохновляет его слова и поступки,
Prolonging their resonance through the listening years, Продлевая их резонанс на протяжении внимающих лет,
Companion and recorder of his march Компаньон и регистратор его марша,
Crossing a brilliant tract of thought and life Пересекающего блестящий тракт мысли и жизни,
Carved out of the eternity of Time. Вырезанный из вечности Времени.
A witness to his high triumphant star, Свидетель своей высокой триумфальной звезды,
Her godhead servitor to a crowned Idea, Ее божественный слуга носящей корону Идеи,
He shall dominate by her a prostrate world; Он будет господствовать благодаря ей над миром простертым;
A warrant for his deeds and his beliefs, Давая ордер на его дела и его убеждения,
She attests his right divine to lead and rule. Она аттестует его право божественное вести и править.
Or as a lover clasps his one beloved, Или как любовник, что свою единственную сжимает возлюбленную,
Godhead of his life's worship and desire, Божество его жизни желания и поклонения,
Icon of his heart's sole idolatry, Одинокого идолопоклонничества его сердца икона,
She now is his and must live for him alone: Она ныне - его и должна жить для него одного:
She has invaded him with her sudden bliss, Она наполнила его своим внезапным блаженством,
An exhaustless marvel in his happy grasp, Неистощимое чудо лежит в его счастливых объятиях,
An allurement, a caught ravishing miracle. Приманка, пойманное, приводящее в восторг диво.
Her now he claims after long rapt pursuit, Ее сейчас он требует после долгой увлеченной погони,
The one joy of his body and his soul: Единственную радость его души и его тела:
Inescapable is her divine appeal, Неотразим ее божественный призыв,
Her immense possession an undying thrill, Ее огромное владение - неумирающий трепет,
An intoxication and an ecstasy: Опьянение, экстаз:
The passion of her self-revealing moods, Страсть ее самораскрывающихся настроений,
A heavenly glory and variety, Небесная слава и многообразие
Makes ever new her body to his eyes, Делают вечно новым для его глаз ее тело
Or else repeats the first enchantment's touch, Или же повторяют первого волшебства прикасание,
The luminous rapture of her mystic breasts Ее мистических грудей светлый восторг
And beautiful vibrant limbs a living field И прекрасные вибрирующие члены живого поля
Of throbbing new discovery without end. Пульсирующего нового открытия, которому нет конца.
A new beginning flowers in word and laugh, Новое начало цветет в слове и смехе,
A new charm brings back the old extreme delight: Новое очарование приносит назад прежний предельный восторг:
He is lost in her, she is his heaven here. Он теряет себя в ней, она - здесь его небеса.
Truth smiled upon the gracious golden game. Истина грациозной золотой игре улыбается.
Out of her hushed eternal spaces leaned Из своих безмолвных вечных пространств склонившаяся
The great and boundless Goddess feigned to yield Великая и безграничная Богиня притворилась, что уступает
The sunlit sweetness of her secrecies. Сладость своих секретов, напоенную солнцем.
Incarnating her beauty in his clasp Инкарнируя в своей красоте в его объятия,
She gave for a brief kiss her immortal lips Она дала на краткий поцелуй свои бессмертные губы
And drew to her bosom one glorified mortal head: И привлекла к своей груди одну славную смертную голову:
She made earth her home, for whom heaven was too small. Она, для которой небеса были слишком малы, своим домом сделала землю.
In a human breast her occult presence lived; В человеческой груди ее оккультное присутствие жило;
He carved from his own self his figure of her: Он вырезал из своей собственной самости свой образ ее:
She shaped her body to a mind's embrace. Она сформировала свое тело для объятий разума.
Into thought's narrow limits she has come; Она пришла в границы узкие мысли;
Her greatness she has suffered to be pressed Она позволила, чтобы ее величие было втиснуто
Into the little cabin of the Idea, В Идеи хижину маленькую,
The closed room of a lonely thinker's grasp: Тесную комнату одинокого мыслителя хватки:
She has lowered her heights to the stature of our souls Она снизила свои высоты до наших душ роста
And dazzled our lids with her celestial gaze. И ослепила наши веки своим небесным взглядом.
Thus each is satisfied with his high gain Так каждый удовлетворен своим достижением высоким
And thinks himself beyond mortality blest, И о себе думает, как о благословенном за пределами смертности,
A king of truth upon his separate throne. Как о царе истины на своем обособленном троне.
To her possessor in the field of Time Ее владельцу в поле Времени
A single splendour caught from her glory seems Единственное великолепие, пойманное от ее славы, кажется
The one true light, her beauty's glowing whole. Единственно истинным светом, ее красоты сияющим целым.
But thought nor word can seize eternal Truth: Но ни мысль, ни слово не могут схватить вечную Истину:
The whole world lives in a lonely ray of her sun. Весь мир живет в одном луче ее солнца.
In our thinking's close and narrow lamp-lit house В нашего мышления тесном и узком освещенном лампою доме
The vanity of our shut mortal mind Тщеславие нашего запертого смертного разума
Dreams that the chains of thought have made her ours; Мечтает, что цепи мысли ее сделают нашею;
But only we play with our own brilliant bonds; Но мы лишь играем своими собственными блестящими узами;
Tying her down, it is ourselves we tie. Привязывая ее, самих себя мы привязываем.
In our hypnosis by one luminous point В своем гипнозе, вызванном одной светлой точкой,
We see not what small figure of her we hold; Мы не видим, каким маленьким образом ее мы владеем;
We feel not her inspiring boundlessness, Мы не чувствуем вдохновляющей ее безграничности,
We share not her immortal liberty. Мы не разделяем ее бессмертной свободы.
Thus is it even with the seer and sage; Так это происходит даже с мудрецом и провидцем;
For still the human limits the divine: Ибо до сих пор человек божество ограничивает:
Out of our thoughts we must leap up to sight, Из своих мыслей мы должны прыгнуть вверх к свету,
Breathe her divine illimitable air, Дышать ее божественным неограничиваемым воздухом,
Her simple vast supremacy confess, Ее простое обширное верховенство признать,
Dare to surrender to her absolute. Отважиться сдаться ее абсолюту.
Then the Unmanifest reflects his form Тогда Непроявленный отразит свою форму
In the still mind as in a living glass; В безмолвном уме, как в живом зеркале;
The timeless Ray descends into our hearts Безвременный Луч низойдет в наши сердца
And we are rapt into eternity. И мы поглощены будем восторженно в вечности.
For Truth is wider, greater than her forms. Ибо Истина шире, более велика, чем ее формы.
A thousand icons they have made of her Тысячи икон они из нее сделали
And find her in the idols they adore; И находят ее в идолах, которые они обожают;
But she remains herself and infinite. Но остается сама собою и бесконечной она.
End of Canto Eleven Конец песни одиннадцатой
Canto XII Песнь двенадцатая
THE HEAVENS OF THE IDEAL Небеса Идеала
Always the Ideal beckoned from afar. Всегда Идеал манил издалека.
Awakened by the touch of the Unseen, Пробужденный прикосновением Незримого,
Deserting the boundary of things achieved, Покидая границу достигнутого,
Aspired the strong discoverer, tireless Thought, Сильный открыватель стремился, неутомимая Мысль,
Revealing at each step a luminous world. Открывающая на каждом шагу светлый мир.
It left known summits for the unknown peaks: Она оставила известные вершины ради неведомых пиков:
Impassioned, it sought the lone unrealised Truth, Охваченная страстью, она искала одной нереализованной Истины,
It longed for the Light that knows not death and birth. Она тосковала по Свету, что не знает рождения и смерти.
Each stage of the soul's remote ascent was built Каждая стадия далекого восхождения души была возведена
Into a constant heaven felt always here. В постоянные небеса, здесь всегда ощутимые.
At each pace of the journey marvellous На каждом шагу путешествия чудесного
A new degree of wonder and of bliss, Новая ступень блаженства и чуда,
A new rung formed in Being's mighty stair, Новый пролет в могучей лестнице Бытия формировался,
A great wide step trembling with jewelled fire Великая широкая ступень, дрожащая драгоценным огнем,
As if a burning spirit quivered there Словно пылающий дух трепетал там,
Upholding with his flame the immortal hope, Поддерживающий своим пламенем надежду бессмертную,
As if a radiant God had given his soul Словно сияющий Бог дал его душу,
That he might feel the tread of pilgrim feet Чтобы он мог ощущать поступь паломнических ног,
Mounting in haste to the Eternal's house. Взбирающихся к дому Вечного в спешке.
At either end of each effulgent stair С любого конца каждой лучезарной ступени
The heavens of the ideal Mind were seen Небеса идеального Разума были видны
In a blue lucency of dreaming Space В голубой прозрачности грезящего Пространства,
Like strips of brilliant sky clinging to the moon. Как цепляющиеся за луну полоски блестящего неба.
On one side glimmered hue on floating hue, С одной стороны один за другим мерцал плывущий оттенок,
A glory of sunrise breaking on the soul, Слава восхода, к душе пробивающаяся,
In a tremulous rapture of the heart's insight В дрожащем восторге внутреннего зрения сердца
And the spontaneous bliss that beauty gives, И спонтанном блаженстве, что дает красота,
The lovely kingdoms of the deathless Rose. Прекрасные царства бессмертной Розы.
Above the spirit cased in mortal sense Над духом, вложенным в смертное чувство,
Are superconscious realms of heavenly peace, Находятся суперсознательные царства небесного мира11,
Below, the Inconscient's sullen dim abyss, Ниже - Несознания тусклая пучина угрюмая,
Between, behind our life, the deathless Rose. Между ними, позади нашей жизни,- бессмертная Роза.
Across the covert air the spirit breathes, Сквозь скрытый воздух дух дышит,
A body of the cosmic beauty and joy Космической красоты и радости тело
Unseen, unguessed by the blind suffering world, Незримое, не предполагаемое слепым страдающим миром,
Climbing from Nature's deep surrendered heart Взбирающееся из глубокого сдавшегося сердца Природы,
It blooms for ever at the feet of God, Она цветет вечно под ногами Бога,
Fed by life's sacrificial mysteries. Вскармливаемая жертвенными мистериями жизни.
Here too its bud is born in human breasts; Здесь тоже ее бутон рождается в сердцах человеческих;
Then by a touch, a presence or a voice Затем касанием, присутствием или голосом
The world is turned into a temple ground Мир превращается в храмовую почву
And all discloses the unknown Beloved. И неведомого Возлюбленного все обнаруживает.
In an outburst of heavenly joy and ease Во вспышке небесной легкости и радости
Life yields to the divinity within Жизнь уступает божеству внутри
And gives the rapture-offering of its all, И отдает восторг-подношение всей себя целиком,
And the soul opens to felicity. И душа открывается к счастью.
A bliss is felt that never can wholly cease, Блаженство ощущается, что никогда не может целиком прекратиться,
A sudden mystery of secret Grace Тайной Милости мистерия внезапная
Flowers goldening our earth of red desire. Цветет, золотя нашу землю желания красного.
All the high gods who hid their visages Все высокие боги, что свои прятали лица
From the soiled passionate ritual of our hopes, От испачканного страстного ритуала наших надежд,
Reveal their names and their undying powers. Открывают свои имена и свои неумирающие силы.
A fiery stillness wakes the slumbering cells, Феерическая тишина будит спящие клетки,
A passion of the flesh becoming spirit, Страсть плоти становится духом
And marvellously is fulfilled at last И, наконец, осуществляется дивно
The miracle for which our life was made. Чудо, ради которого наша жизнь была сделана.
A flame in a white voiceless cupola Пламя в белом безгласном куполе
Is seen and faces of immortal light, Видно и лица бессмертного света,
The radiant limbs that know not birth and death, Светящиеся члены, что не знают рождения и смерти,
The breasts that suckle the first-born of the Sun, Груди, что вскармливают первенца Солнца,
The wings that crowd thought's ardent silences, Крылья, что наполняют пылкие безмолвия мысли,
The eyes that look into spiritual Space. Глаза, что смотрят в Пространство духовное.
Our hidden centres of celestial force Наши скрытые центры небесной силы
Open like flowers to a heavenly atmosphere; Раскрываются, как цветы, к атмосфере небесной;
Mind pauses thrilled with the supernal Ray, Разум медлит, дрожа с небесным Лучом,
And even this transient body then can feel И даже это бренное тело тогда может чувствовать
Ideal love and flawless happiness Идеальную любовь и безупречное счастье,
And laughter of the heart's sweetness and delight И смех восторга, и сладости сердца,
Freed from the rude and tragic hold of Time, Свободного от грубой и трагической власти Времени,
And beauty and the rhythmic feet of the hours. И красоту, и ритмичные ноги часов.
This in high realms touches immortal kind; Этого в высоких царствах бессмертный касается род;
What here is in the bud has blossomed there. Что здесь есть почка, там цветет.
There is the secrecy of the House of Flame, Там находится тайна Дома Пламени,
The blaze of godlike thought and golden bliss, Сияние богоподобной мысли и золотого блаженства,
The rapt idealism of heavenly sense; Восторженный идеализм небесного чувства;
There are the wonderful voices, the sun-laugh, Там - чудесные голоса, солнечный смех,
A gurgling eddy in rivers of God's joy, Журчащие маленькие водовороты в реках радости Бога
And the mysteried vineyards of the gold moon-wine, И мистические виноградники лунного золотого вина,
All the fire and sweetness of which hardly here Весь огонь и вся сладость, чьих с трудом здесь
A brilliant shadow visits mortal life. Светлая тень смертную жизнь посещает.
Although are witnessed there the joys of Time, Хотя там бывают свидетелями радости Времени,
Pressed on the bosom the Immortal's touch is felt, Давящее на грудь ощущается прикосновение Бессмертного,
Heard are the flutings of the Infinite. Слышна флейты Бесконечного музыка.
Here upon earth are early awakenings, Здесь, на земле,- пробуждения ранние,
Moments that tremble in an air divine, Моменты, что трепещут в божественном воздухе,
And grown upon the yearning of her soil И на стремлении ее почвы выросших
Time's sun-flowers' gaze at gold Eternity: Солнечных цветов Времени взгляд на золотую Вечность:
There are the imperishable beatitudes. Там - нерушимые счастья.
A million lotuses swaying on one stem, Миллион лотосов качаются на одном стебле,
World after coloured and ecstatic world Один многоцветный и экстатичный мир за другим
Climbs towards some far unseen epiphany. Взбирается к некоему далекому невидимому богоявлению.
On the other side of the eternal stairs На другой стороне вечных ступеней
The mighty kingdoms of the deathless Flame Могучие царства бессмертного Пламени
Aspired to reach the Being's absolutes. Абсолютов Бытия стремились достигнуть.
Out of the sorrow and darkness of the world, Из горя и тьмы мира,
Out of the depths where life and thought are tombed, Из глубин, куда жизнь и мысль сходят,
Lonely mounts up to heaven the deathless Flame. Одиноко поднимается к небесам бессмертное Пламя.
In a veiled Nature's hallowed secrecies В священных тайнах скрытой Природы
It burns for ever on the altar Mind, Он горит вечно на алтаре Разума,
Its priests the souls of dedicated gods, Его жрецы - души посвященных богов,
Humanity its house of sacrifice. Человечество - его дом жертвоприношения.
Once kindled, never can its flamings cease. Однажды зажженный, никогда он погаснуть не сможет.
A fire along the mystic paths of earth, Огонь, вдоль мистических путей земли горящий,
It rises through the mortal's hemisphere, Сквозь смертную полусферу он поднимается,
Till borne by runners of the Day and Dusk Пока, переносимый бегунами Дня и Сумерек,
It enters the occult eternal Light В оккультный вечный Свет он не входит
And clambers whitening to the invisible Throne. И не взбирается, белея, к незримому Трону.
Its worlds are steps of an ascending Force: Его миры - это восходящей Силы ступеньки:
A dream of giant contours, titan lines, Греза очертаний гигантских, титанические линии,
Homes of unfallen and illumined Might, Дома непадшего и освещенного Могущества,
Heavens of unchanging Good pure and unborn, Небеса неизменного Добра, чистого и нерожденного,
Heights of the grandeur of Truth's ageless ray, Высоты грандиозности безвозрастного луча Истины,
As in a symbol sky they start to view Когда в символическом небе они начинают видеться
And call our souls into a vaster air. И в воздух более обширный звать наши души.
On their summits they bear up the sleepless Flame; На их вершинах они несут бессонное Пламя;
Dreaming of a mysterious Beyond, Мистического Запредельного грезу,
Transcendent of the paths of Fate and Time, Трансцендентальность путей Судьбы и Времени,
They point above themselves with index peaks Они указуют вверх, над собою, своими вершинами
Through a pale-sapphire ether of god-mind Через бледно-сапфирный эфир богоума
Towards some gold Infinite's apocalypse. К какого-то золотого Бесконечного апокалипсису.
A thunder rolling mid the hills of God, Гром, катящийся среди гор Бога,
Tireless, severe is their tremendous Voice: Неутомим, суров их Голос ужасный:
Exceeding us, to exceed ourselves they call Превосходя нас, превзойти нас самих они нас призывают
And bid us rise incessantly above. И предлагают нам непрестанно подниматься все выше.
Far from our eager reach those summits live, Далеко от пределов нашего рвения те вершины живут,
Too lofty for our mortal strength and height, Слишком высокие для нашей смертной силы и высоты,
Hardly in a dire ecstasy of toil С трудом в ужасном экстазе усилия
Climbed by the spirit's naked athlete will. Досягаемые духа нагой атлетической волей.
Austere, intolerant they claim from us Суровые, нетерпимые, они от нас требуют
Efforts too lasting for our mortal nerve Усилий, слишком продолжительных для нашего смертного нерва,
Our hearts cannot cleave to nor our flesh support; Им наши сердца оставаться не могут верными, наша плоть - поддержать;
Only the Eternal's strength in us can dare Только Вечного сила в нас может отважиться
To attempt the immense adventure of that climb На попытку огромной авантюры того восхождения
And the sacrifice of all we cherish here. И жертву всего, что мы пестуем здесь.
Our human knowledge is a candle burnt Наше человеческое знание есть свеча, что горит
On a dim altar to a sun-vast Truth; На смутном алтаре Истины, огромной как солнце;
Man's virtue, a coarse-spun ill-fitting dress, Добродетель человека, груботканное плохо сидящее платье,
Apparels wooden images of Good; Облекает Добра деревянные образы;
Passionate and blinded, bleeding, stained with mire Страстная и ослепленная, кровоточащая, грязью испятнанная,
His energy stumbles towards a deathless Force. Его энергия спотыкается на пути к Силе бессмертной.
An imperfection dogs our highest strength; Несовершенство преследует нашу высшую силу;
Portions and pale reflections are our share. Части и отражения бледные - вот наша доля.
Happy the worlds that have not felt our fall, Счастливы те миры, что не ощущают падения нашего,
Where Will is one with Truth and Good with Power; Где Воля едина с Истиной, Добром и Силой;
Impoverished not by earth-mind's indigence, Не доведенные до нищеты бедностью земного ума,
They keep God's natural breath of mightiness, Они хранят Бога естественное дыхание мощи,
His bare spontaneous swift intensities; Его нагую спонтанность интенсивностей быстрых;
There is his great transparent mirror, Self, Там есть его великое прозрачное зеркало, Сам,
And there his sovereign autarchy of bliss И там, - его суверенное самодержавие блаженства,
In which immortal natures have their part, В котором бессмертные натуры свою часть имеют,
Heirs and cosharers of divinity. Наследники и соучастники божественности.
He through the Ideal's kingdoms moved at will, Он через царства Идеала по желанию двигался,
Accepted their beauty and their greatness bore, Принимал их красоту и их величие чувствовал,
Partook of the glories of their wonder fields, Принимал участие в славах их чудесных полей,
But passed nor stayed beneath their splendour's rule. Но проходил, не задерживаясь под их великолепия властью.
All there was an intense but partial light. Все было там интенсивным, но частичным светом.
In each a seraph-winged high-browed Idea В каждой серафимокрылой высоколобой Идее
United all knowledge by one master thought, Все знание объединялось одной властной мыслью,
Persuaded all action to one golden sense, Всякое действие склонялось к одному золотому значению,
All powers subjected to a single power Все силы подчинялись единственной силе
And made a world where it could reign alone, И делали мир, где она могла одна царствовать,
An absolute ideal's perfect home. Идеала абсолютного дом совершенный.
Insignia of their victory and their faith, Орден своей победы и своей веры,
They offered to the Traveller at their gates Они предлагали Путешественнику у их ворот
A quenchless flame or an unfading flower, Негасимое пламя или цветок неувядающий,
Emblem of a high kingdom's privilege. Эмблему привилегии высокого царства.
A glorious shining Angel of the Way Великолепный сияющий Ангел Пути
Presented to the seeking of the soul Дарил поиску души
The sweetness and the might of an idea, Мощь и сладость идеи,
Each deemed Truth's intimate fount and summit force, Каждая считалась сокровенным источником и высшей силою Истины,
The heart of the meaning of the universe, Самой сутью смысла вселенной,
Perfection's key, passport to Paradise. Ключом совершенства, в Парадиз паспортом.
Yet were there regions where these absolutes met Однако были там регионы, где абсолюты встречались
And made a circle of bliss with married hands; И делали круг блаженства сочетающимися браком руками;
Light stood embraced by light, fire wedded fire, Свет стоял, обнимаемый светом, огонь сочетался с огнем,
But none in the other would his body lose Но никто в другом не терял своего тела,
To find his soul in the world's single Soul, Чтобы найти свою душу в Душе мира единственной,
A multiplied rapture of infinity. Множественный восторг бесконечности.
Onward he passed to a diviner sphere: Вперед он проходил к более божественной сфере:
There, joined in a common greatness, light and bliss, Там, объединенный в общем величии, блаженстве и свете,
All high and beautiful and desirable powers Все высокие, прекрасные и желанные силы,
Forgetting their difference and their separate reign Забывающие свое отличие и свое сепаративное царство,
Become a single multitudinous whole. Становились одним многочисленным целым.
Above the parting of the roads of Time, Над разветвлением дорог Времени,
Above the Silence and its thousandfold Word, Над Тишиной и ее тысячекратным Словом,
In the immutable and inviolate Truth В неизменной и ненарушаемой Истине
For ever united and inseparable, Вовеки соединенные и неразделимые,
The radiant children of Eternity dwell Лучистые дети Вечного жили
On the wide spirit height where all are one. На широких духовных высотах, где все есть одно.
End of Canto Twelve Конец песни двенадцатой
Canto XIII Песнь тринадцатая
IN THE SELF OF MIND В Самости Разума
At last there came a bare indifferent sky Наконец туда пришло голое беспристрастное небо,
Where Silence listened to the cosmic Voice, Где Тишина к космическому прислушивалось Голосу,
But answered nothing to a million calls; Но не отвечало ничего на миллион зовов;
The soul's endless question met with no response. Души бесконечный вопрос не встречал отклика.
An abrupt conclusion ended eager hopes, Резкое завершение кончало надежды стремящиеся,
A deep cessation in a mighty calm, Глубокое прекращение в могучем покое,
A finis-line on the last page of thought Последняя черта на последней странице мысли,
And a margin and a blank of wordless peace. Край и пустота бессловесного мира12.
There paused the climbing hierarchy of worlds. Там медлила в паузе взбирающаяся миров иерархия.
He stood on a wide arc of summit Space Он стоял на широкой арке Пространства вершинного
Alone with an enormous Self of Mind Один с огромной Самостью Разума,
Which held all life in a corner of its vasts. Которая держала всю жизнь в одном углу своих ширей.
Omnipotent, immobile and aloof, Всемогущая, неподвижная и отчужденная,
In the world which sprang from it, it took no part: В мире, который из нее брал начало, она не принимала участия:
It gave no heed to the paeans of victory, Этот Сам не обращал внимания на песни победы,
It was indifferent to its own defeats, К своим собственным поражениям он был безразличен,
It heard the cry of grief and made no sign; Он слышал крик горя и не подавал знака;
Impartial fell its gaze on evil and good, Безучастный опускался его взгляд на зло и добро,
It saw destruction come and did not move. Он видел уничтожение и не делал движения.
An equal Cause of things, a lonely Seer Вечная Причина вещей, одинокий Провидец
And Master of its multitude of forms, И Хозяин своего множества форм,
It acted not but bore all thoughts and deeds, Он не действовал, но нес все дела и все мысли,
The witness Lord of Nature's myriad acts Свидетельствующий Господь мириадов действий Природы,
Consenting to the movements of her Force. Уступающий движениям ее Силы.
His mind reflected this vast quietism. Ум путешественника это обширный квиетизм отражал.
This witness hush is the Thinker's secret base: Эта свидетельствующая тишина есть секретная основа Мыслителя:
Hidden in silent depths the word is formed, Скрытое в безмолвных глубинах формируется слово,
From hidden silences the act is born Из скрытых безмолвий рождается акт
Into the voiceful mind, the labouring world; В голосов полном уме, трудящемся мире;
In secrecy wraps the seed the Eternal sows В тайну обернуто семя, что сеет Вечный,
Silence, the mystic birthplace of the soul. Тишину, мистическое место рождения души.
In God's supreme withdrawn and timeless hush В безвременной тишине и верховном удалении Бога
A seeing Self and potent Energy met; Видящий Сам и могучая Энергия встречаются;
The Silence knew itself and thought took form: Тишина знает себя и обретает мысль форму:
Self-made from the dual power creation rose. Самосотворенное из дуальной силы творение встает.
In the still self he lived and it in him; В безмолвном себе он жил, и тот - в нем;
Its mute immemorable listening depths, Молчаливые незапамятные слушающие глубины себя,
Its vastness and its stillness were his own; Ширь и тишина Себя его были собственными;
One being with it he grew wide, powerful, free. Одно существо с Собою, он становился широким, могучим, свободным.
Apart, unbound, he looked on all things done. Обособленный, освобожденный от уз, он смотрел на все сотворенные вещи.
As one who builds his own imagined scenes Как тот, кто свои воображаемые сцены возводит
And loses not himself in what he sees, И не теряет себя в том, что он видит,
Spectator of a drama self-conceived, Зритель драмы самозадуманной,
He looked on the world and watched its motive thoughts Он глядел на мир и наблюдал его мотивирующие мысли
With the burden of luminous prophecy in their eyes, С ношей пророчества в их глазах светлого,
Its forces with their feet of wind and fire Силы мира с их ногами ветра и пламени
Arisen from the dumbness in his soul. Из молчания в его душе поднимались.
All now he seemed to understand and know; Все сейчас он, казалось, понимает и знает;
Desire came not nor any gust of will, Желание не приходило и никакой порыв воли,
The great perturbed inquirer lost his task; Великий мятущийся исследователь свою задачу утратил,
Nothing was asked nor wanted any more. Ни о чем не спрашивал, ничего не хотел больше.
There he could stay, the Self, the Silence won: Там он мог оставаться, Сам, Тишина завоеванная:
His soul had peace, it knew the cosmic Whole. Его душа пребывала в мире, он знал космическое Целое.
Then suddenly a luminous finger fell Затем светлый палец опустился внезапно
On all things seen or touched or heard or felt На все вещи видимые, касаемые, слышимые или чувствуемые
And showed his mind that nothing could be known; И показал его уму, что ничего не могло быть знаемо;
That must be reached from which all knowledge comes. Должно было быть достигнуто То, из чего приходит все знание.
The sceptic Ray disrupted all that seems Скептический луч разрушил всю эту видимость
And smote at the very roots of thought and sense. И ударил в самые корни мысли и чувства.
In a universe of Nescience they have grown, Они выросли во вселенной Неведения,
Aspiring towards a superconscient Sun, Стремящиеся к суперсознательному Солнцу,
Playing in shine and rain from heavenlier skies Играющие в сиянии и дожде из более небесных небес,
They never can win however high their reach Которых они достичь никогда не могли, как бы ни высоко простирались,
Or overpass however keen their probe. Или пройти, как бы ни был остр их зонд.
A doubt corroded even the means to think, Сомнение пало даже на мышления средства,
Distrust was thrown upon Mind's instruments; Недоверие было брошено на инструменты Ума;
All that it takes for reality's shining coin, Все, что он принимает за сверкающую монету реальности,
Proved fact, fixed inference, deduction clear, Удостоверяющий факт, фиксированный вывод, дедукцию чистую,
Firm theory, assured significance, Теорию прочную, смысл несомненный,
Appeared as frauds upon Time's credit bank Стало выглядеть фальшивками, предъявляемыми кредитному банку Времени,
Or assets valueless in Truth's treasury. Или ценными бумагами, что ничего не стоят в казначействе Истины.
An Ignorance on an uneasy throne Неведение на неспокойном троне
Travestied with a fortuitous sovereignty Пародировало с суверенитетом случайным
A figure of knowledge garbed in dubious words Фигуру знания, в сомнительные слова облаченную
And tinsel thought-forms brightly inadequate. И мыслеформы мишурные, неадекватные ярко.
A labourer in the dark dazzled by half-light, Чернорабочий во тьме, ослепленный полусвета сиянием,
What it knew was an image in a broken glass, То, что оно знало, было образом в разбитом стекле,
What it saw was real but its sight untrue. То, что оно видело, было реальным, но его зрение было неправильным.
All the ideas in its vast repertory Все идеи в его огромном хранилище
Were like the mutterings of a transient cloud Были подобны мимолетной тучи ворчанию,
That spent itself in sound and left no trace. Что расточает себя в звуке и не оставляет следа.
A frail house hanging in uncertain air, Хрупкий дом, висящий в неуверенном воздухе.
The thin ingenious web round which it moves, Тонкая паутина искусная, вокруг которой оно движется,
Put out awhile on the tree of the universe, На дереве вселенной на какое-то время вывешенная
And gathered up into itself again, И собранная в саму себя снова,
Was only a trap to catch life's insect food, Была только ловушкой, чтоб схватить насекомую пищу жизни,
Winged thoughts that flutter fragile in brief light Окрыленные мысли, что, хрупкие, в кратком свете порхали,
But dead, once captured in fixed forms of mind, Но мертвые, стоило им попасться в фиксированные формы ума,
Aims puny but looming large in man's small scale, Цели ничтожные, но неясно большие в маленькой шкале человека,
Flickers of imagination's brilliant gauze Мерцания тонкой блестящей ткани воображения
And cobweb-wrapped beliefs alive no more. И веры, паутиной опутанные, не живые больше.
The magic hut of built-up certitudes Магическая лачуга возведенных определенностей,
Made out of glittering dust and bright moonshine Сделанная из блестящей пыли и яркого лунного света,
In which it shrines its image of the Real, В которой оно благоговейно хранит свой образ Реальности,
Collapsed into the Nescience whence it rose. Рушилась в Неведение, откуда она поднялась.
Only a gleam was there of symbol facts Лишь проблеск там был символических фактов,
That shroud the mystery lurking in their glow, Что кутали мистерию, в их пыле таящуюся,
And falsehoods based on hidden realities И фальшь многочисленную, основанную на скрытых реальностях,
By which they live until they fall from Time. Которой они живут, пока не падут из Времени.
Our mind is a house haunted by the slain past, Наш разум есть дом, посещаемый часто убитым прошлым,
Ideas soon mummified, ghosts of old truths, Идеями, скоро мумифицирующимися, старых истин призраками,
God's spontaneities tied with formal strings Бога спонтанностями, формальными веревками связанными
And packed into drawers of reason's trim bureau, И уложенными в ящики содержащегося в порядке шкафчика разума,
A grave of great lost opportunities, В могилу великих утраченных благоприятных возможностей,
Or an office for misuse of soul and life Или учреждение для неправильного использования души и жизни
And all the waste man makes of heaven's gifts И всей пустыни, которую человек делает из даров неба,
And all his squanderings of Nature's store, И всего его мотовства запаса Природы,
A stage for the comedy of Ignorance. Для комедии Неведения подмостки.
The world seemed a long aeonic failure's scene: Мир сценой долгой эпохальной неудачи казался:
All sterile grew, no base was left secure. Все становилось бесплодным, не была никакая надежная основа заложена.
Assailed by the edge of the convicting beam Уязвленный лезвием луча обличающего,
The builder Reason lost her confidence Строитель-Рассудок свою утратил уверенность
In the successful sleight and turn of thought В удачливой ловкости и повороте мысли,
That makes the soul the prisoner of a phrase. Что делает душу пленником фразы.
Its highest wisdom was a brilliant guess, Его высшая мудрость была предположением блестящим,
Its mighty structured science of the worlds Его могучая структурированная наука миров -
A passing light on being's surfaces. Светом на поверхностях бытия мимолетным.
There was nothing there but a schema drawn by sense, Там ничего не было, кроме схемы, начертанной чувством,
A substitute for eternal mysteries, Вечных мистерий заменителя,
A scrawl figure of reality, a plan Неясной фигуры реальности, плана
And elevation by the architect Word И возвеличивания архитекторским Словом,
Imposed upon the semblances of Time. Навязанным на подобия Времени.
Existence' self was shadowed by a doubt; Сомнением была затенена существования самость;
Almost it seemed a lotus-leaf afloat Она почти казалось листом лотоса, плывущим
On a nude pool of cosmic Nothingness. По голому пруду космического Ничего.
This great spectator ...
Продолжение на следующей странцие...
