чивали,
Till stripped of their infinite meaning they became До тех пор, пока не обнажился их смысл бесконечный, они оставались
A cipher gleaming with unreal sense. Шифром, мерцающим нереальным значением.
Armed with a magical and haunted bow Вооруженная магическим часто используемым луком,
She aimed at a target kept invisible Она метила в цель, что оставалась невидимой
And ever deemed remote though always near. И всегда считалась далекой, всегда будучи близкой.
As one who spells illumined characters, Как тот, кто пишет освещенные буквы,
The key-book of a crabbed magician text, Указатель к неразборчивому магическому тексту,
He scanned her subtle tangled weird designs Он разглядывал ее запутанные судьбоносные намерения тонкие
And the screened difficult theorem of her clues, И сокрытую трудную теорему ее ключей,
Traced in the monstrous sands of desert Time Прослеживал в чудовищных песках пустынного Времени
The thread beginnings of her titan works, Нить начал ее работ титанических,
Watched her charade of action for some hint, Наблюдал за ее шарадой действий в ожидании намека какого-то,
Read the N(-gestures of her silhouettes, Читал отрицательные жесты ее силуэтов,
And strove to capture in their burdened drift И старался ухватить в их нагруженном дрейфе
The dance-fantasia of her sequences Танец-фантазию ее последовательностей,
Escaping into rhythmic mystery, Убегающих в мистерию ритмичную,
A glimmer of fugitive feet on fleeing soil. Мелькание ног, мчащихся по бегущей земле.
In the labyrinth pattern of her thoughts and hopes В лабиринте-образчике ее мыслей и чаяний,
And the byways of her intimate desires, По окольным дорожкам ее сокровенных желаний,
In the complex corners crowded with her dreams В сложных углах, переполненных ее грезами,
And rounds crossed by an intrigue of irrelevant rounds, И кругах, пересекаемых интригой не относящихся к делу окружностей,
A wanderer straying amid fugitive scenes, Скиталиц, блуждающий среди сцен мимолетных,
He lost its signs and chased each failing guess. Он потерял мистерии той знаки и преследовал любое предположение малое.
Ever he met key-words, ignorant of their key. Он постоянно встречал ключевые слова, что своего не знали ключа.
A sun that dazzled its own eye of sight, Солнце, что слепило свой собственный видящий глаз,
A luminous enigma's brilliant hood Сверкающий капюшон светлой загадки,
Lit the dense purple barrier of thought's sky: Освещал плотный пурпурный барьер неба мысли:
A dim large trance showed to the night her stars. Смутный огромный транс показывал ночи ее звезды.
As if sitting near an open window's gap, Словно сидя близко к бреши окна,
He read by lightning-flash on crowding flash Он читал сверканием молнии в переполненной вспышке
Chapters of her metaphysical romance Главы ее метафизического романса
Of the soul's search for lost Reality Поиска утраченной Реальности душою
And her fictions drawn from spirit's authentic fact, И ее беллетристику, на достоверном факте духа написанную,
Her caprices and conceits and meanings locked, Ее капризы, ее причудливые образы и значения спрятанные,
Her rash unseizable freaks and mysteried turns. Ее стремительные неуловимые причуды и повороты мистические.
The magnificent wrappings of her secrecy Эти пышные одеяния ее тайны,
That fold her desirable body out of sight, Что скрывают своими складками ее тело от зрения,
The strange significant forms woven on her robe, Странные многозначительные формы, вытканные на ее платье,
Her meaningful outlines of the souls of things Ее полные значения очертания душ вещей
He saw, her false transparencies of thought-hue, Видел он, ее фальшивые прозрачности оттенка мысли,
Her rich brocades with imaged fancies sewn Ее богатые парчи с вышитыми фантазиями
And mutable masks and broideries of disguise. И меняющиеся маски и кружева маскировки.
A thousand baffling faces of the Truth Тысяча ставящих в тупик ликов Истины
Looked at him from her forms with unknown eyes На него из ее форм незнакомыми глазами глядели
And wordless mouths unrecognisable, И неузнаваемые рты бессловесные
Spoke from the figures of her masquerade, Говорили с лиц фигур ее маскарада,
Or peered from the recondite magnificence Или из пышности непонятной проглядывало
And subtle splendour of her draperies. Тонкое великолепие ее драпировок.
In sudden scintillations of the Unknown, Во внезапных мерцаниях Неведомого
Inexpressive sounds became veridical, Невыразимые звуки становились правдивыми,
Ideas that seemed unmeaning flashed out truth; Идеи, что казались бессмысленными, сверкали истиной;
Voices that came from unseen waiting worlds Голоса, что приходили из незримых ждущих миров,
Uttered the syllables of the Unmanifest Провозглашали слоги Непроявленного,
To clothe the body of the mystic Word, Чтобы облечь тело мистичного Слова,
And wizard diagrams of the occult Law И колдовские диаграммы Закона оккультного
Sealed some precise unreadable harmony, Ставили печать некой нечитаемой точной гармонии,
Or used hue and figure to reconstitute Или использовали оттенок и фигуру, чтобы воссоздать
The herald blazon of Time's secret things. Геральдический герб вещей тайных Времени.
In her green wildernesses and lurking depths, В ее пущах зеленых и глубинах таящихся,
In her thickets of joy where danger clasps delight, В ее чащах Радости, где опасность обнимает восторг,
He glimpsed the hidden wings of her songster hopes, Он замечал ее певцов надежд скрытые крылья,
A glimmer of blue and gold and scarlet fire. Проблеск голубого, зеленого и алого пламени.
In her covert lanes, bordering her chance field-paths На ее потаенных дорожках, окаймляющих ее случайные поля-дороги,
And by her singing rivulets and calm lakes И в поющих ею ручьях и спокойных озерах
He found the glow of her golden fruits of bliss Он находил румянец ее золотых плодов блаженства
And the beauty of her flowers of dream and muse. И красоту ее цветов грезы и думы.
As if a miracle of heart's change by joy Словно чудо изменения сердца радостью
He watched in the alchemist radiance of her suns Он наблюдал в сиянии ее солнц алхимическом
The crimson outburst of one secular flower Темно-красную вспышку одного цветущего раз в сто лет цветка
On the tree-of-sacrifice of spiritual love. На дереве жертвоприношения духовной любви.
In the sleepy splendour of her noons he saw, В сонном восторге ее полдней он видел
A perpetual repetition through the hours, Повторяющийся в часах нескончаемо
Thought's dance of dragonflies on mystery's stream Мысли танец стрекозий на мистерии потоке,
That skim but never test its murmurs' race, Что мчался, но никогда не измерял своего журчания скорость,
And heard the laughter of her rose desires И слышал смех ее розы желаний,
Running as if to escape from longed-for hands, Бегущий, словно чтобы спастись от страстно протянутых рук,
Jingling sweet anklet-bells of fantasy. Звеня сладко колокольчиками ножных браслетов фантазии.
Amidst live symbols of her occult power Живя посреди символов ее силы оккультной,
He moved and felt them as close real forms: Он двигался и чувствовал их как близкие реальные формы:
In that life more concrete than the lives of men В той жизни более конкретные, чем жизни людей,
Throbbed heart-beats of the hidden reality: Стучал пульс скрытой реальности:
Embodied was there what we but think and feel, Воплощенным там было то, что мы только мыслим и чувствуем,
Self-framed what here takes outward borrowed shapes. Самообрамлено то, что здесь принимает заимствованные внешние формы.
A comrade of Silence on her austere heights Друг Тишины на ее суровых высотах,
Accepted by her mighty loneliness, Ее уединенностью могучим допущенный,
He stood with her on meditating peaks Он стоял с нею на медитирующих пиках,
Where life and being are a sacrament Где жизнь и бытие были таинством,
Offered to the Reality beyond, Предлагаемым запредельной Реальности,
And saw her loose into infinity И видел ее, выпускающую в бесконечность
Her hooded eagles of significance, Ее хохлатых орлов значения глубокого,
Messengers of Thought to the Unknowable. Посланцев Мысли к Немыслимому.
Identified in soul-vision and soul-sense, Идентифицированный в видении души и чувстве душевном,
Entering into her depths as into a house, Входящий в ее глубины как в дом,
All he became that she was or longed to be, Он становился всем, чем она была или быть стремилась,
He thought with her thoughts and journeyed with her steps, Он думал ее мыслями и шагами ее путешествовал,
Lived with her breath and scanned all with her eyes Жил ее дыханием и все ее глазами рассматривал,
That so he might learn the secret of her soul. Чтоб суметь секрет ее души изучить.
A witness overmastered by his scene, Свидетель, сценой своей покоренный,
He admired her splendid front of pomp and play Он восхищался ее великолепным фасадом игры и пышности
And the marvels of her rich and delicate craft, И чудес ее деликатного искусства богатого,
And thrilled to the insistence of her cry; И трепетал на ее крика настойчивость;
Impassioned he bore the sorceries of her might, Охваченный страстью, он ощущал колдовства ее мощи,
Felt laid on him her abrupt mysterious will, Чувствовал положенную на него ее твердую мистичную волю,
Her hands that knead fate in their violent grasp, Ее руки, что месили судьбу в своем неистовом сжатии,
Her touch that moves, her powers that seize and drive. Ее касание, что движет, ее силы, что овладевают и правят.
But this too he saw, her soul that wept within, Но это тоже он видел, ее душу, что рыдала внутри,
Her seekings vain that clutch at fleeing truth, Ее тщетные поиски, что хватали бегущую правду,
Her hopes whose sombre gaze mates with despair, Ее надежды, чей мрачный взгляд берет в супруги отчаяние,
The passion that possessed her longing limbs, Страсть, что владела ее томящимися членами,
The trouble and rapture of her yearning breasts, Ее тоскующих грудей восторг и волнение,
Her mind that toils unsatisfied with its fruits, Ее ум, что тяжко трудится, неудовлетворенный своими плодами,
Her heart that captures not the one Beloved. Ее сердце, что единственного захватить не может Возлюбленного.
Always he met a veiled and seeking Force, Он все время встречал завуалированную и ищущую Силу,
An exiled goddess building mimic heavens, Сосланную Богиню, строящую небеса подражательные,
A Sphinx whose eyes look up to a hidden Sun. Сфинкса, чьи глаза смотрели вверх на скрытое Солнце.
Ever he felt near a spirit in her forms: Постоянно он чувствовал близко дух в ее формах:
Its passive presence was her nature's strength; Его страстное присутствие природы ее было силой;
This sole is real in apparent things, Он единственный реален во внешних вещах,
Even upon earth the spirit is life's key, Даже на земле дух есть ключ к жизни,
But her solid outsides nowhere bear its trace. Но ее твердые наружности не носили нигде его след.
Its stamp on her acts is undiscoverable. Его штамп на ее действиях обнаружен не мог быть.
A pathos of lost heights is its appeal. Пафос утраченных высот его есть призыв.
Only sometimes is caught a shadowy line Лишь иногда улавливается тенистая линия,
That seems a hint of veiled reality. Что выглядит завуалированной реальности намеком.
Life stared at him with vague confused outlines Жизнь смотрела на него неясными очертаниями путанными,
Offering a picture the eyes could not keep, Предлагая картину, которую глаза сохранить не могут,
A story that was yet not written there. Историю, там еще не написанную.
As in a fragmentary half-lost design Словно во фрагментарном намерении полуутраченном
Life's meanings fled from the pursuing eye. Значения жизни бежали от преследующего глаза.
Life's visage hides life's real self from sight; Лик жизни прятал жизни реальную самость от зрения;
Life's secret sense is written within, above. Тайный смысл жизни записан внутри, свыше.
The thought that gives it sense lives far beyond; Мысль, что ей дает смысл, живет далеко в запредельном;
It is not seen in its half-finished design. Ее не видно в ее полузавершенном проекте.
In vain we hope to read the baffling signs Мы тщетно надеемся прочитать в тупик ставящие знаки
Or find the word of the half-played charade. Или найти слово шарады наполовину разгаданной.
Only in that greater life a cryptic thought Только в той более великой жизни загадочная мысль
Is found, is hinted some interpreting word Обнаруживается, на нее намекает некое интерпретирующее слово,
That makes the earth-myth a tale intelligible. Что делает земной миф понятной историей.
Something was seen at last that looked like truth. Что-то, наконец, было видно, что истиной выглядело.
In a half-lit air of hazardous mystery В полуосвещенном воздухе мистерии опасной
The eye that looks at the dark half of truth Глаз, что глядит на половину темную истины,
Made out an image mid a vivid blur Различил образ среди живого пятна,
And peering through a mist of subtle tints И, всматриваясь сквозь туман тонких оттенков,
He saw a half-blind chained divinity Полуслепое скованное божество он увидел,
Bewildered by the world in which he moved, Сбитое с толку миром, в котором оно двигалось,
Yet conscious of some light prompting his soul. Но осознающее некий свет, побуждающий его душу.
Attracted to strange far-off shimmerings, Привлеченный к странным далеким мерцаниям,
Led by the fluting of a distant Player Ведомый игрою на флейте Игрока отдаленного,
He sought his way amid life's laughter and call Тот бог искал свой путь среди смеха и зова жизни
And the index chaos of her myriad steps И указующего хаоса ее мириада шагов
Towards some total deep infinitude. К глубокой тотальной бесконечности некой.
Around crowded the forest of her signs: Вокруг толпился лес ее знаков:
At hazard he read by arrow-leaps of Thought Наугад он читал прыжками-стрелами Мысли,
That hit the mark by guess or luminous chance, Что попадают в цель предположением или светлой случайностью,
Her changing coloured road-lights of idea Ее изменчивые цветные дорожные огни идеи
And her signals of uncertain swift event, И ее сигналы неопределенного события быстрого,
The hieroglyphs of her symbol pageantries Иероглифы ее пышных символических зрелищ
And her landmarks in the tangled paths of Time. И ее межевые отметки в путях запутанных Времени.
In her mazes of approach and of retreat В ее лабиринтах приближения и отступления
To every side she draws him and repels, К каждой стороне она притягивает его и отталкивает,
But drawn too near escapes from his embrace; Но притянутое слишком близко из его объятий бежит;
All ways she leads him but no way is sure. Всеми дорогами она ведет его, но ни одна не верна.
Allured by the many-toned marvel of her chant, Заманиваемый многоголосым чудом ее песнопения,
Attracted by the witchcraft of her moods Влекомый чародейством ее настроений
And moved by her casual touch to joy and grief, И движимый ее случайным касанием к горю и радости,
He loses himself in her but wins her not. Он теряет себя в ней, но ее не выигрывает.
A fugitive paradise smiles at him from her eyes: Ускользающий парадиз ему из ее глаз улыбается:
He dreams of her beauty made for ever his, Он грезит о ее красоте, ставшей вовеки его,
He dreams of his mastery her limbs shall bear, Он мечтает о том, что ее члены будут терпеть его власть,
He dreams of the magic of her breasts of bliss. О магии ее грудей блаженства он грезит.
In her illumined script, her fanciful В ее освещенном почерке, ее причудливом
Translation of God's pure original text, Переводе чистого оригинального текста Бога,
He thinks to read the Scripture Wonderful, Он думает прочитать Писание Чудесное,
Hieratic key to unknown beatitudes. Иератический2 ключ к неведомым счастьям.
But the Word of Life is hidden in its script, Но Слово Жизни в ее почерке скрыто,
The chant of Life has lost its divine note. Песнь Жизни утратила свою ноту божественную.
Unseen, a captive in a house of sound, Невидимый, пленник в доме звука,
The spirit lost in the splendour of a dream Дух, потерянный в великолепии грезы,
Listens to a thousand-voiced illusion's ode. Прислушивается к оде тысячеголосой иллюзии.
A delicate weft of sorcery steals the heart Деликатная ткань колдовства крадет сердце
Or a fiery magic tints her tones and hues, Или феерическая магия раскрашивает ее тона и оттенки,
Yet they but wake a thrill of transient grace; Но, все же, они будят мимолетной милости трепет;
A vagrant march struck by the wanderer Time, Блуждающий марш, что чеканится скитающимся Временем,
They call to a brief unsatisfied delight Они зовут к краткому неудовлетворенному восторгу
Or wallow in ravishments of mind and sense, Или в радостях ума и чувства барахтаются,
But miss the luminous answer of the soul. Но светлый ответ души упускают.
A blind heart-throb that reaches joy through tears, Пульс слепой сердца, что через слезы достигает радость,
A yearning towards peaks for ever unreached, Стремление к пикам, никогда недостигнутым,
An ecstasy of unfulfilled desire Неосуществленного желания экстаз
Track the last heavenward climbings of her voice. Отмечали следами последние идущие в небо восхождения ее голоса.
Transmuted are past suffering's memories Трансмутированы воспоминания страдания прошлого
Into an old sadness's sweet escaping trail: В сладкий убегающий след старой печали:
Turned are her tears to gems of diamond pain, Ее слезы превращены в драгоценные камни боли алмазной,
Her sorrow into a magic crown of song. Ее горе - в венец магический песни.
Brief are her snatches of felicity Кратки ее мгновения счастья,
That touch the surface, then escape or die: Что касаются поверхности, затем бегут или умирают:
A lost remembrance echoes in her depths, Утраченные воспоминания отзываются эхом в ее глубинах,
A deathless longing is hers, a veiled self's call; Бессмертная страсть - ее, завуалированной самости зов;
A prisoner in the mortal's limiting world, Пленник в мире ограниченном смертного,
A spirit wounded by life sobs in her breast; Дух, терзаемый рыданиями жизни в ее груди;
A cherished suffering is her deepest cry. Лелеемое страдание есть ее крик глубочайший.
A wanderer on forlorn despairing routes, Скиталец по безнадежным маршрутам,
Along the roads of sound a frustrate voice По дорогам звука сорванный голос
Forsaken cries to a forgotten bliss. Покинутый кричит блаженству забытому.
Astray in the echo caverns of Desire, Блуждающий в отдающих эхом пещерах Желания,
It guards the phantoms of a soul's dead hopes Он ведет фантомов надежд умерших души
And keeps alive the voice of perished things И хранит живым голос вещей преходящих
Or lingers upon sweet and errant notes Или медлит на сладких блуждающих нотах,
Hunting for pleasure in the heart of pain. В сердце боли охотясь на удовольствие.
A fateful hand has touched the cosmic chords Судьбоносная рука коснулась космических струн
And the intrusion of a troubled strain И вторжение тревожного усилия
Covers the inner music's hidden key Накрывает внутренней музыки спрятанный ключ,
That guides unheard the surface cadences. Что ведет поверхностные каденции, неслышимый.
Yet is it joy to live and to create Все же, это - радость жить и творить
And joy to love and labour though all fails, И радость любить и трудиться, несмотря ни на какие падения,
And joy to seek though all we find deceives Радость искать, хотя все, что мы находим, обманывает,
And all on which we lean betrays our trust; И все, на что мы опираемся, предает наше доверие;
Yet something in its depths was worth the pain, Все же, что то в ее глубинах страдания стоило,
A passionate memory haunts with ecstasy's fire. Страстная память, посещаемая огнем экстаза.
Even grief has joy hidden beneath its roots: Даже горе было радостью, под его корнями сокрытой:
For nothing is truly vain the One has made: Ибо ничего не тщетно полностью, что сделал Один:
In our defeated hearts God's strength survives В наших потерпевших поражение сердцах сила Бога выживает
And victory's star still lights our desperate road; И звезда победы еще освещает нашу дорогу отчаянную;
Our death is made a passage to new worlds. Наша смерть сделана проходом к новым мирам.
This to Life's music gives its anthem swell. Это дает музыке Жизни ее подъем гимна.
To all she lends the glory of her voice; Всему она сообщает своего голоса славу;
Heaven's raptures whisper to her heart and pass, Восторги небес шепчут ее сердцу и проходят,
Earth's transient yearnings cry from her lips and fade. Скоротечные томления земли кричат с ее губ и увядают.
Alone the God-given hymn escapes her art Один Богом данный гимн ее искусство спасает,
That came with her from her spiritual home Что пришел с ней из ее духовного дома,
But stopped half-way and failed, a silent word Но остановился на полпути и ослаб, безмолвное слово
Awake in some deep pause of waiting worlds, Бодрствующее в некой глубокой паузе ждущих миров,
A murmur suspended in eternity's hush: Журчание, повисшее в тишине вечности:
But no breath comes from the supernal peace: Но никакого дуновения не приходит от мира3 небесного:
A sumptuous interlude occupies the ear Пышная интерлюдия слухом владеет,
And the heart listens and the soul consents; И сердце слушает, и душа соглашается;
An evanescent music it repeats Исчезающую музыку она повторяет,
Wasting on transience Time's eternity. Расточая на быстротечного Времени вечность.
A tremolo of the voices of the hours Тремоло голосов часа
Oblivious screens the high intended theme Рассеяно заслоняет высоко задуманную тему,
The self-embodying spirit came to play Которую самовоплощенный дух пришел играть
On the vast clavichord of Nature-Force. На обширных клавикордах Силы Природы.
Only a mighty murmur here and there Лишь шепот могучий здесь и там
Of the eternal Word, the blissful Voice Вечного Слова, блаженного Голоса
Or Beauty's touch transfiguring heart and sense, Или Красоты касания, трансфигурирующего сердце и чувство,
A wandering splendour and a mystic cry, Блуждающее великолепие и мистический крик,
Recalls the strength and sweetness heard no more. Призывают вернуться силу и сладость, которых больше не слышно.
Here is the gap, here stops or sinks life's force; Здесь брешь, здесь останавливается сила жизни иль тонет;
This deficit paupers the magician's skill: Эта нехватка обедняет искусство волшебника:
This want makes all the rest seem thin and bare. Эта недостаточность заставляет все казаться тонким и голым.
A half-sight draws the horizon of her acts: Полувзгляд рисует горизонт ее действий:
Her depths remember what she came to do, Ее глубины помнят, что она пришла сделать,
But the mind has forgotten or the heart mistakes: Но забыл ум и ошибается сердце:
In Nature's endless lines is lost the God. В бесконечных линиях Природы потерян Бог.
In knowledge to sum up omniscience, Суммировать в знании всезнание,
In action to erect the Omnipotent, Воздвигнуть Всемогущего в деятельности,
To create her Creator here was her heart's conceit, Создать ее Творца здесь ее сердца было самонадеянностью,
To invade the cosmic scene with utter God. Наводнить космическую сцену совершенным Богом.
Toiling to transform the still far Absolute Трудясь, чтобы еще далекий Абсолют трансформировать
Into an all-fulfilling epiphany, Во всеосуществляющее богоявление,
Into an utterance of the Ineffable, В провозглашение Несказанного,
She would bring the glory here of the Absolute's force, Она приносит сюда славу Абсолютного силы,
Change poise into creation's rhythmic swing, Меняет баланс в ритмичном взмахе творения,
Marry with a sky of calm a sea of bliss. С небом покоя венчает море блаженства.
A fire to call eternity into Time, Огонь, чтобы звать вечность во Время,
Make body's joy as vivid as the soul's, Делать радость тела такой же живой, как и радость души,
Earth she would lift to neighbourhood with heaven, Землю она к соседству с небом поднимает,
Labours life to equate with the Supreme Трудится, чтобы жизнь приравнять ко Всевышнему
And reconcile the Eternal and the Abyss. И согласовать Пучину и Вечного.
Her pragmatism of the transcendent Truth Ее прагматизм трансцендентальной Истины
Fills silence with the voices of the gods, Наполняет тишину голосами богов,
But in the cry the single Voice is lost. Но в крике один Голос теряется.
For Nature's vision climbs beyond her acts. Ибо видение Природы за пределы ее действий взбирается.
A life of gods in heaven she sees above, Жизнь богов в небесах она видит свыше,
A demigod emerging from an ape Полубог, из обезьяны встающий,
Is all she can in our mortal element. Есть все, что она может в нашем смертном элементе.
Here the half-god, the half-titan are her peak: Здесь полубог, полутитан ее вершиной являются:
This greater life wavers twixt earth and sky. Эта более великая жизнь колеблется между землею и небом.
A poignant paradox pursues her dreams: Мучительный парадокс ее грезы преследует:
Her hooded energy moves an ignorant world Ее энергия в капюшоне заставляет неведающий мир
To look for a joy her own strong clasp puts off: Искать Радость, которую ее собственная сильная хватка отбросила:
In her embrace it cannot turn to its source. В ее объятиях к своему источнику этот мир повернуться не может.
Immense her power, endless her act's vast drive, Ее сила огромна, бесконечна ее действия дорога широкая,
Astray is its significance and lost. Заблудился его смысл и утерялся.
Although she carries in her secret breast Хотя она несет в своей тайной груди
The law and journeying curve of all things born Закон и путешествующий изгиб всех рожденных вещей,
Her knowledge partial seems, her purpose small; Ее знание частичным кажется, ее цель - маленькой;
On a soil of yearning tread her sumptuous hours. По почве стремления ее роскошные часы ступают.
A leaden Nescience weighs the wings of Thought, Свинцовое Незнание отягощает крылья Мысли,
Her power oppresses the being with its garbs, Ее сила угнетает существо своими нарядами,
Her actions prison its immortal gaze. Ее действия в тюрьму его бессмертный взгляд заточают.
A sense of limit haunts her masteries Чувство ограниченности часто владения ее посещает
And nowhere is assured content or peace: И нигде не гарантировано довольство и мир:
For all the depth and beauty of her work Ибо всей глубине и красоте ее работы
A wisdom lacks that sets the spirit free. Не достает мудрости, что дух свободным делает.
An old and faded charm had now her face Старое и поблекшее очарование имеет сейчас ее лик
And palled for him her quick and curious lore; И от него кутает ее быстрое и странное знание;
His wide soul asked a deeper joy than hers. Его широкая душа просила более глубокой радости, чем ее.
Out of her daedal lines he sought escape; Из ее затейливых линий он искал бегства;
But neither gate of horn nor ivory Но ворот ни из рога, ни из слоновой кости
He found nor postern of spiritual sight, Не нашел он, ни задней дверцы духовного зрения,
There was no issue from that dreamlike space. Там не было выхода из этого подобного грезе пространства.
Our being must move eternally through Time; Наше существо должно двигаться вечно во Времени;
Death helps us not, vain is the hope to cease; Смерть не помогает нам, тщетна на прекращение надежда;
A secret Will compels us to endure. Тайная Воля продолжаться нас принуждает.
Our life's repose is in the Infinite; Нашей жизни отдохновение лежит в Бесконечности;
It cannot end, its end is Life supreme. Она не может закончиться, ее концом является всевышняя Жизнь.
Death is a passage, not the goal of our walk: Смерть есть проход, не цель нашей прогулки:
Some ancient deep impulsion labours on: Какой-то древний глубокий импульс продолжает трудится:
Our souls are dragged as with a hidden leash, Наши души влекомы словно скрытою сворой,
Carried from birth to birth, from world to world, Несомы от рождения к рождению, от мира к миру,
Our acts prolong after the body's fall Наши действия продолжают после спадания тела
The old perpetual journey without pause. Старое нескончаемое путешествие без перерыва.
No silent peak is found where Time can rest. Ни один тихий пик не обнаруживается там, где отдохнуть может Время.
This was a magic stream that reached no sea. Это был магический поток, что не достигал моря.
However far he went, wherever turned, Как бы далеко он ни шел, куда бы ни поворачивал,
The wheel of works ran with him and outstripped; Колесо работ бежало за ним и обгоняло;
Always a farther task was left to do. Всегда оставалась задача последующая, чтобы ее делать.
A beat of action and a cry of search Удар действия и крик поиска
For ever grew in that unquiet world; В том беспокойном мире постоянно росли;
A busy murmur filled the heart of Time. Занятой ропот наполнял сердце Времени.
All was contrivance and unceasing stir. Все было изобретением и беспрестанным движением.
A hundred ways to live were tried in vain: Сотни дорог жить пробовались тщетно:
A sameness that assumed a thousand forms Тождественность, что принимает тысячу форм,
Strove to escape from its long monotone Старалась бежать от свой монотонности долгой
And made new things that soon were like the old. И сделать новые вещи, что вскоре оказывались подобными прежним.
A curious decoration lured the eye Курьезные декорации манили глаз
And novel values furbished ancient themes И ценности новеллы полировали древние темы,
To cheat the mind with the idea of change. Чтобы обмануть ум перемены идеей.
A different picture that was still the same Другая картинка, которая была все той же при этом,
Appeared upon the cosmic vague background. Появлялась на смутном космическом фоне.
Only another labyrinthine house Лишь иной лабиринтоподобный дом
Of creatures and their doings and events, Творений и их дел и событий,
A city of the traffic of bound souls, Город интенсивного движения связанных душ,
A market of creation and her wares, Рынок творения и ее товаров,
Was offered to the labouring mind and heart. Предлагался трудящемуся сердцу и разуму.
A circuit ending where it first began Кругом, кончающимся там, где впервые он начался,
Is dubbed the forward and eternal march Является обрубленный идущий вперед вечный марш
Of progress on perfection's unknown road. Прогресса по неизвестному пути совершенства.
Each final scheme leads to a sequel plan. Каждая финальная схема ведет к плану дальнейшему.
Yet every new departure seems the last, Однако каждое новое отправление казалось последним,
Inspired evangel, theory's ultimate peak, Вдохновленным евангелием, последним пиком теории,
Proclaiming a panacea for all Time's ills Прокламирующей панацею ото всех горестей Времени
Or carrying thought in its ultimate zenith flight Или несущею мысль в ее окончательного зенита полете
And trumpeting supreme discovery; И возвещающей открытие высшее;
Each brief idea, a structure perishable, Каждая краткая идея, структура непрочная,
Publishes the immortality of its rule, Публикует бессмертность своего правила,
Its claim to be the perfect form of things, Свое требование быть совершенной формой вещей,
Truth's last epitome, Time's golden best. Последний конспект Истины, золотую вершину Времени.
But nothing has been achieved of infinite worth: Но ничего бесконечной ценности достигнуто не было:
A world made ever anew, never complete, Мир, всегда создаваемый заново, никогда не завершаемый,
Piled always half-attempts on lost attempts Постоянно громоздил половинчатые попытки на попытки утраченные
And saw a fragment as the eternal Whole. И смотрел на фрагменты как на вечное Целое.
In the aimless mounting total of things done В бесцельность вздымающаяся тотальность вещей сделанных,
Existence seemed a vain necessity's act, Существование казалось напрасной неизбежности актом,
A wrestle of eternal opposites Борьбою противоположностей вечных
In a clasped antagonism's close-locked embrace, В антагонизма тесно сплетенных объятиях,
A play without denouement or idea, Игрою без развязки или идеи,
A hunger march of lives without a goal, Голодным маршем жизней без цели,
Or, written on a bare blackboard of Space, Или, написанной на доске голой Пространства,
A futile and recurring sum of souls, Бесполезной и повторяющейся суммою душ,
A hope that failed, a light that never shone, Надеждою падающей, светом, что никогда не сияет,
The labour of an unaccomplished Force Трудом незаконченной Силы,
Tied to its acts in a dim eternity. Привязанной к своим действиям в вечности смутной.
There is no end or none can yet be seen: Там не было конца или ничто еще не могло быть увидено:
Although defeated, life must struggle on; Хотя побежденная, жизнь должна продолжать делать усилия;
Always she sees a crown she cannot grasp; Она всегда видит корону, которую не может схватить;
Her eyes are fixed beyond her fallen state. Ее глаза фиксированы на том, что за пределами ее состояния падшего.
There quivers still within her breast and ours Еще дрожит в ее и нашей груди
A glory that was once and is no more, Слава, что когда-то была и которой нет больше,
Or there calls to us from some unfulfilled beyond Или к нам из некоего неосуществленного запредельного взывает
A greatness yet unreached by the halting world. Величие, запинающимся миром еще не достигнутое.
In a memory behind our mortal sense В памяти позади нашего смертного чувства
A dream persists of larger happier air Греза упорствует более просторного и счастливого воздуха,
Breathing around free hearts of joy and love, Веющего вокруг свободных сердец радости и любви,
Forgotten by us, immortal in lost Time. Забытого нами, бессмертного в утраченном Времени.
A ghost of bliss pursues her haunted depths; Призрак блаженства преследует ее часто посещаемые глубины;
For she remembers still, though now so far, Ибо она еще помнит, хотя сейчас так далека,
Her realm of golden ease and glad desire Свое царство золотого покоя и желания довольного
And the beauty and strength and happiness that were hers И красоту и силу, и счастье, что были ее
In the sweetness of her glowing paradise, В сладости ее парадиза пылающего,
In her kingdom of immortal ecstasy В ее царстве экстаза бессмертного
Half-way between God's silence and the Abyss. На полпути между Пучиной и тишиной Бога.
This knowledge in our hidden parts we keep; Это знание в наших скрытых частях мы храним;
Awake to a vague mystery's appeal, Пробудившиеся к некой смутной мистерии призыву,
We meet a deep unseen Reality Мы встречаем незримую Реальность глубокую,
Far truer than the world's face of present truth: Куда более истинную, чем мировой лик нынешней истины:
We are chased by a self we cannot now recall Нас преследует самость, которую мы сейчас не можем вернуть,
And moved by a Spirit we must still become. И движимы Духом, которым мы должны еще стать.
As one who has lost the kingdom of his soul, Как тот, кто своей души царство утратил,
We look back to some god-phase of our birth Мы оглядываемся на некую божественную фазу рождения нашего,
Other than this imperfect creature here Иную, чем это несовершенное творение здесь,
And hope in this or a diviner world И еще надеемся в этом или более божественном мире
To recover yet from Heaven's patient guard Вернуть от терпеливой стражи Небес
What by our mind's forgetfulness we miss, То, что из-за забывчивости нашего разума мы упускаем,
Our being's natural felicity, Нашего существа счастье естественное,
Our heart's delight we have exchanged for grief, Нашего сердца восторг, который мы обменяли на горе,
The body's thrill we bartered for mere pain, Трепет тела, который мы за простую боль отдали,
The bliss for which our mortal nature yearns Блаженство, к которому наша смертная природа стремится,
As yearns an obscure moth to blazing Light. Как смутный мотылек стремится к Свету сияющему.
Our life is a march to a victory never won. Наша жизнь - это марш к победе, никогда не достигнутой.
This wave of being longing for delight, Эта волна бытия, по восторгу томящаяся,
This eager turmoil of unsatisfied strengths, Эта пылкая суматоха неудовлетворенных сил,
These long far files of forward-striving hopes Эти длинные далекие шеренги вперед устремленных надежд
Lift worshipping eyes to the blue Void called heaven Поднимают боготворящие глаза к голубой Пустоте, называемой небом,
Looking for the golden Hand that never came, Глядящие в поисках золотой Руки, что не приходила ни разу,
The advent for which all creation waits, Прибытия, которого все творение ждет,
The beautiful visage of Eternity Прекрасного лика Вечного,
That shall appear upon the roads of Time. Что покажется на дорогах Времени.
Yet still to ourselves we say rekindling faith, Все же, до сих пор мы себе говорим, оживляя веру:
"Oh, surely one day he shall come to our cry, "О, несомненно, однажды он придет на наш крик,
One day he shall create our life anew Однажды он сотворит нашу жизнь заново
And utter the magic formula of peace И произнесет магическую формулу мира4
And bring perfection to the scheme of things. И принесет совершенство в схему вещей.
One day he shall descend to life and earth, Однажды он низойдет в жизнь и смерть,
Leaving the secrecy of the eternal doors, Покидая тайну вечных дверей,
Into a world that cries to him for help, В мир, который о помощи взывает к нему,
And bring the truth that sets the spirit free, И принесет истину, что дух свободным сделает,
The joy that is the baptism of the soul, Радость, что есть крещение души,
The strength that is the outstretched arm of Love. Силу, что есть простертые руки Любви.
One day he shall lift his beauty's dreadful veil, Однажды он поднимет ужасную вуаль своей красоты,
Impose delight on the world's beating heart Навяжет восторг сердцу мира бьющемуся
And bare his secret body of light and bliss." И обнажит свое тайное тело блаженства и света."
But now we strain to reach an unknown goal: Но сейчас мы бьемся достичь неведомой цели:
There is no end of seeking and of birth, Нет здесь конца рождению и поиску,
There is no end of dying and return; Здесь нет конца умиранию и возвращению;
The life that wins its aim asks greater aims, Жизнь, что достигает своей цели, просит целей более великих,
The life that fails and dies must live again; Жизнь, что не достигла и умерла, должна жить снова;
Till it has found itself it cannot cease. Пока она не найдет себя, она прекратиться не может.
All must be done for which life and death were made. Все должно быть сделано, ради чего жизнь и смерть были сделаны.
But who shall say that even then is rest? Но кто скажет, что даже после этого отдых наступит?
Or there repose and action are the same Или там отдых и действие являются тем же
In the deep breast of God's supreme delight. В глубокой груди всевышнего восторга Бога.
In a high state where ignorance is no more, В высоком состоянии, где нет больше неведения,
Each movement is a wave of peace and bliss, Каждый момент есть волна блаженства и мира,
Repose God's motionless creative force, Отдых - Бога созидательная неподвижная сила,
Action a ripple in the Infinite Деятельность - рябь в Бесконечном,
And birth a gesture of Eternity. И рождение - Вечности жест.
A sun of transfiguration still can shine Солнце трансфигурации еще может сиять
And Night can bare its core of mystic light; И Ночь может обнажить свое ядро мистического света;
The self-cancelling, self-afflicting paradox Самоаннулирующийся, несущий самому себе страдания парадокс
Into a self-luminous mystery might change, Может в самосветящуюся мистерию превратиться,
The imbroglio into a joyful miracle. Путаница - в полное радости чудо.
Then God could be visible here, here take a shape; Тогда Бог может быть видим здесь, здесь принять форму;
Disclosed would be the spirit's identity; Идентичность духа обнажена будет;
Life would reveal her true immortal face. Жизнь откроет свой бессмертный истинный лик.
But now a termless labour is her fate: Но сейчас безграничный труд ее есть удел:
In its recurrent decimal of events В его повторяющейся десятичной событий
Birth, death are a ceaseless iteration's points; Рождение и смерть являются непрестанного повторения точками;
The old question-mark margins each finished page, Старым знаком вопроса, стоящим в конце каждой страницы законченной,
Each volume of her effort's history. В каждом томе ее усилия истории.
A limping Yes through the aeons journeys still Хромое Да через эпохи все еще путешествует,
Accompanied by an eternal No. Сопровождаемое вечным Нет.
All seems in vain, yet endless is the game. Все выглядит тщетным, однако игра нескончаема.
Impassive turns the ever-circling Wheel, Бесстрастное вечно кружащее Колесо поворачивается,
Life has no issue, death brings no release. Жизнь не имеет исхода, не приносит смерть избавления.
A prisoner of itself the being lives Свой пленник, живет существо
And keeps its futile immortality; И хранит свое бессмертие тщетное;
Extinction is denied, its sole escape. Угасание отвергается, его единственный способ побега.
An error of the gods has made the world. Ошибка богов сделала мир.
Or indifferent the Eternal watches Time. Или равнодушный Вечный смотрит на Время.
End of Canto Six Конец песни шестой
Canto VII Песнь седьмая
THE DESCENT INTO NIGHT Нисхождение в Ночь
A mind absolved from life, made calm to know, Разум, освобожденный от жизни, сделанный спокойным, чтоб знать,
A heart divorced from the blindness and the pang, Сердце, отделенное от слепоты и от боли,
The seal of tears, the bond of ignorance, Печати слез, уз неведения,
He turned to find that wide world-failure's cause. Он повернулся найти этой широкой мировой неудачи причину.
Away he looked from Nature's visible face Он смотрел в другую сторону от зримого лика Природы
And sent his gaze into the viewless Vast, И посылал свой взгляд в недоступную зрению Ширь,
The formidable unknown Infinity, В грозную Бесконечность неведомую,
Asleep behind the endless coil of things, Спящую позади бесконечного круга вещей,
That carries the universe in its timeless breadths Которая несет вселенную в своих безвременных ширях
And the ripples of its being are our lives. И бытия которой мелкие волны есть наши жизни.
The worlds are built by its unconscious Breath Миры несознательным Дыханием той Бесконечности строятся
And Matter and Mind are its figures or its powers, И Материя и Разум - ее фигуры или ее силы,
Our waking thoughts the output of its dreams. Наши бодрствующие мысли - продукт ее снов.
The veil was rent that covers Nature's depths: Вуаль была прорвана, что скрывает Природы глубины:
He saw the fount of the world's lasting pain Он видел источник длящегося страдания мира
And the mouth of the black pit of Ignorance; И пасть черной ямы Неведения;
The evil guarded at the roots of life Зло, в корнях жизни хранимое,
Raised up its head and looked into his eyes. Подняло свою голову и в его глядело глаза.
On a dim bank where dies subjective Space, На берегу смутном, где субъективное умирает Пространство,
From a stark ridge overlooking all that is, С застывшего гребня, обозревающего все существующее,
A tenebrous awakened Nescience, Тенистое пробуждалось Неведение,
Her wide blank eyes wondering at Time and Form, Его широкие черные глаза удивлялись на Время и Форму,
Stared at the inventions of the living Void Таращились на изобретения живой Пустоты
And the Abyss whence our beginnings rose. И Пучину, откуда идут наши начала.
Behind appeared a grey carved mask of Night Позади показалась серая маска Ночи резная,
Watching the birth of all created things. Наблюдающая рождение всех сотворенных вещей.
A hidden Puissance conscious of its force, Скрытое Могущество, осознающее свою силу,
A vague and lurking Presence everywhere, Неясное и таящееся всюду Присутствие,
A contrary Doom that threatens all things made, Неблагоприятный Рок, что грозит всем сотворенным,
A Death figuring as the dark seed of life, Смерть, фигурирующая как семя темное жизни,
Seemed to engender and to slay the world. Казалось, порождают и убивают мир.
Then from the sombre mystery of the gulfs Затем из мрачной мистерии пучин
And from the hollow bosom of the Mask И из пустой груди Маски
Something crept forth that seemed a shapeless Thought. Что-то прокралось вперед, что казалось бесформенной Мыслью.
A fatal Influence upon creatures stole Фатальное Влияние тайком овладело созданиями,
Whose lethal touch pursued the immortal spirit, Чье летальное касание преследует бессмертный дух,
On life was laid the haunting finger of death На жизнь был положен палец смерти охотящейся
And overcast with error, grief and pain И затянута заблуждением, страданием и горем
The soul's native will for truth and joy and light. Души врожденная воля к истине, свету и радости.
A deformation coiled that claimed to be Деформация обвила то, что требовало быть
The being's very turn, Nature's true drive. Существа истинным поворотом, Природы побуждением истинным.
A hostile and perverting Mind at work Враждебный и извращающий Ум за работой
In every corner ensconced of conscious life В каждом углу сознательной жизни таился,
Corrupted Truth with her own formulas; Портил ее собственными формулами Истину;
Interceptor of the listening of the soul, Слух души заграждающий,
Afflicting knowledge with the hue of doubt Поражающий оттенком сомнения знание,
It captured the oracles of the occult gods, Он захватил в плен оракулов оккультных богов,
Effaced the signposts of Life's pilgrimage, Стер надписи на указательных столбах паломничества Жизни,
Cancelled the firm rock-edicts graved by Time, Вычеркнул прочные скальные эдикты, высеченные Временем,
And on the foundations of the cosmic Law И на фундаментах Закона космического
Erected its bronze pylons of misrule. Воздвиг бронзовые пилоны правления неверного.
Even Light and Love by that cloaked danger's spell Даже Свет и Любовь, заклинанием этой плащом скрытой опасности
Turned from the brilliant nature of the gods Превращенные из блестящей природы богов
To fallen angels and misleading suns, В падших ангелов и солнца сбивающие,
Became themselves a danger and a charm, Стали опасностью и чарами сами,
A perverse sweetness, heaven-born malefice: Порочной сладостью, небеснорожденным злым колдовством;
Its power could deform divinest things. Его сила могла деформировать вещи божественнейшие.
A wind of sorrow breathed upon the world; Разум скорби дышит на мир;
All thought with falsehood was besieged, all act Всякая мысль осаждена была ложью, всякое действие
Stamped with defect or with frustration's sign, Несло штамп дефекта или крушения знак,
All high attempt with failure or vain success, Любая попытка высокая - падением или пустою удачей,
But none could know the reason of his fall. Но никто не мог знать своего падения причины.
The grey Mask whispered and, though no sound was heard, Серая Маска шептала, и хотя ни звука не было слышно,
Yet in the ignorant heart a seed was sown Однако в невежественное сердце зерно было брошено,
That bore black fruit of suffering, death and bale. Что несет черный плод страдания, смерти и бедствия.
Out of the chill steppes of a bleak Unseen Из холодных степей Незримого голого
Invisible, wearing the Night's grey mask, Невидимые, носящие Ночи серую маску,
Arrived the shadowy dreadful messengers, Появлялись тенистые посланцы ужасные,
Invaders from a dangerous world of power, Оккупанты из мира силы опасного,
Ambassadors of evil's absolute. Послы абсолюта зла.
In silence the inaudible voices spoke, В тишине недоступные слуху голоса говорили,
Hands that none saw planted the fatal grain, Руки, которые не видит никто, зерно бросали фатальное,
No form was seen, yet a dire work was done, Не видна ни одна форма, однако была сделана работа ужасная,
An iron decree in crooked uncials written Железный декрет, искривленным шрифтом унциальным записанный,
Imposed a law of sin and adverse fate. Навязывал закон греха и враждебной судьбы.
Life looked at him with changed and sombre eyes: Жизнь на него изменившимися и мрачными глазами глядела:
Her beauty he saw and the yearning heart in things Ее красоту он видел и в существах сердце томящееся,
That with a little happiness is content, Что маленьким счастьем довольно,
Answering to a small ray of truth or love; Маленькому лучику истины и любви отвечающее;
He saw her gold sunlight and her far blue sky, Он видел ее солнечный свет и небо ее голубое,
Her green of leaves and hue and scent of flowers Ее зелень листвы и оттенок и запах цветов,
And the charm of children and the love of friends И очарование детей и любовь друзей,
And the beauty of women and kindly hearts of men, И красоту женщин, и добрые сердца людей,
But saw too the dreadful Powers that drive her moods Но также видел ужасную Силу, что управляет ее настроениями,
And the anguish she has strewn upon her ways, И муку, которую она на своих путях рассыпает,
Fate waiting on the unseen steps of men Рок, шагов людей ждущий, незримый,
And her evil and sorrow and last gift of death. И ее злой, скорбный и последний дар смерти.
A breath of disillusion and decadence Дыхание разочарования и декаданса
Corrupting watched for Life's maturity Портящее поджидало зрелость Жизни
And made to rot the full grain of the soul: И полновесное зерно души гнить заставляло:
Progress became a purveyor of Death. Прогресс становился поставщиком Смерти.
A world that clung to the law of a slain Light Мир, что цепляется к закону убитого Света,
Cherished the putrid corpses of dead truths, Лелеял мертвых истин трупы протухшие,
Hailed twisted forms as things free, new and true, Приветствовал искривленные формы как вещи свободные, новые, верные,
Beauty from ugliness and evil drank Красоту пил из уродства и зла,
Feeling themselves guests at a banquet of the gods Себя гостями на банкете богов ощущающих,
And tasted corruption like a high-spiced food. И пробовал порченное как пищу, пикантно приправленную.
A darkness settled on the heavy air; Тьма, утвердившаяся в тяжелом воздухе;
It hun...
Продолжение на следующей странцие...
