her beauty and her love: Великолепное ярмо ее красоты и любви:
Others pursued her with life's blind desires Другие следовали ей со слепыми желаниями жизни
And claiming all of her as their lonely own, И, требуя все от нее, как от своей исключительной собственности,
Hastened to engross her sweetness meant for all. Спешили захватить ее сладость, для всех предназначенную.
As earth claims light for its lone separate need Как земля требует свет лишь для своей обособленной надобности,
Demanding her for their sole jealous clasp, Требуя ее лишь для своих единственных ревнивых объятий,
They asked from her movements bounded like their own Они просили от нее движений, ограниченных подобно их собственным,
And to their smallness craved a like response. И на свою малость жаждали любимого отклика.
Or they repined that she surpassed their grip, Либо жаловались, что она превосходит их хватку
And hoped to bind her close with longing's cords. И надеялись привязать ее близко веревками страсти.
Or finding her touch desired too strong to bear Или, находя ее касание желанное слишком сильным, чтобы сносить,
They blamed her for a tyranny they loved, Они обвиняли ее в тирании, ими ж любимой,
Shrank into themselves as from too bright a sun, Сжимались в себе, как от слишком яркого солнца,
Yet hankered for the splendour they refused. И, страстно желая великолепия, от него отрекались.
Angrily enamoured of her sweet passionate ray Сердито влюбленная в ее страстный сладостный луч,
The weakness of their earth could hardly bear, Их земная слабость его переносила с трудом,
They longed but cried out at the touch desired Они стремились, но от касания кричали желанного,
Inapt to meet divinity so close, Не умеющие так близко встречать божество,
Intolerant of a Force they could not house. Нетерпимые к Силе, они не могли ее поселить.
Some drawn unwillingly by her divine sway Некоторые, против воли ее божественным влиянием ведомые,
Endured it like a sweet but alien spell; Терпели ее как сладкие, но инородные чары,
Unable to mount to levels too sublime, Неспособные подняться на уровни слишком величественные,
They yearned to draw her down to their own earth. Они стремились притянуть ее вниз, на собственную землю.
Or forced to centre round her their passionate lives, Или, принужденные сосредоточить вокруг нее их страстные жизни,
They hoped to bind to their heart's human needs Они надеялись к человеческим нуждам их сердец привязать
Her glory and grace that had enslaved their souls. Ее славу и грацию, что покорила их души.
But mid this world, these hearts that answered her call, Но в этом мира те сердца, что на ее зов отвечали,
None could stand up her equal and her mate. Ни одно не могло стать ей супругом и ровней.
In vain she stooped to equal them with her heights, Тщетно сгибалась она, на них свои высоты равняя,
Too pure that air was for small souls to breathe. Слишком чист был тот воздух для дыхания маленьких душ.
These comrade selves to raise to her own wide breadths Поднять эти дружеские самости к своим собственным широким просторам
Her heart desired and fill with her own power Ее сердце желало и наполнить своей собственной силой,
That a diviner Force might enter life, Чтобы более божественная Мощь могла войти в жизнь,
A breath of Godhead greaten human time. Дыхание Божества - возвеличить человеческое время.
Although she leaned down to their littleness Хотя она склонялась к их малости,
Covering their lives with her strong passionate hands Своими сильными и страстными руками накрывая их жизни,
And knew by sympathy their needs and wants С сочувствием относилась к их желаниям и нуждам,
And dived in the shallow wave-depths of their lives На мелководье в толщу волн их жизней ныряла,
And met and shared their heart-beats of grief and joy Встречала и разделяла их пульс горя и радости
And bent to heal their sorrow and their pride, И наклонялась, чтобы исцелить их страдание и гордыню,
Lavishing the might that was hers on her lone peak Расточая могущество, что было ее на ее одинокой вершине,
To lift to it their aspiration's cry, Чтобы поднять на нее их стремления крик,
And though she drew their souls into her vast И хотя она вела в свою ширь их души
And surrounded with the silence of her deeps И молчанием своих глубин окружала,
And held as the great Mother holds her own, И держала, как великая Мать свое держит чадо,
Only her earthly surface bore their charge Лишь ее земная поверхность их бремя несла
And mixed its fire with their mortality: И с их смертностью свой огонь смешивала:
Her greater self lived sole, unclaimed, within. Ее более великая самость жила одиноко, незатребованная, внутри.
Oftener in dumb Nature's stir and peace Чаще в суматохе и покое бессловесной Природы
A nearness she could feel serenely one; Близость она могла ощутить безмятежно одну;
The Force in her drew earth's subhuman broods; Сила в ней земли субчеловеческие раздумья притягивала;
And to her spirit's large and free delight И в простор и свободный восторг своего духа
She joined the ardent-hued magnificent lives Она присоединяла пылко раскрашенные великолепные жизни
Of animal and bird and flower and tree. Животных, птиц, цветов и деревьев.
They answered to her with the simple heart. Они отвечали ей своим простым сердцем.
In man a dim disturbing somewhat lives; В человеке что-то смутное живет нарушающее;
It knows but turns away from divine Light Он знает, но отворачивается от Света божественного,
Preferring the dark ignorance of the fall. Предпочитая падения невежество темное.
Among the many who came drawn to her Среди многих, кто ею привлеченным пришел,
Nowhere she found her partner of high tasks, Ни в ком она не находила партнера по своим высоким задачам,
The comrade of her soul, her other self Друга себе, свою другую себя,
Who was made with her, like God and Nature, one. Что был бы создан с ней, как Бог и Природа, единым.
Some near approached, were touched, caught fire, then failed, Некоторые приближались, были затронуты, ловили огонь, и слабели.
Too great was her demand, too pure her force. Слишком велико ее требование, слишком чиста ее сила.
Thus lighting earth around her like a sun, Так, освещая вокруг себя землю, как солнце,
Yet in her inmost sky an orb aloof, Однако в своем глубочайшем небе на орбите своей далека,
A distance severed her from those most close. Дистанция отделяла ее даже от самых близких.
Puissant, apart her soul as the gods live. Могуча, обособлена ее душа, как живут боги.
As yet unlinked with the broad human scene, Как еще не связанная с обширной человеческой сценой,
In a small circle of young eager hearts, В малом кругу юных, пылких сердец были
Her being's early school and closed domain, Ее существа ранняя школа и владения замкнутые,
Apprentice in the business of earth-life, Ученик в делах земной жизни,
She schooled her heavenly strain to bear its touch, Она учила свою небесную часть сносить его прикасание,
Content in her little garden of the gods Довольная в своем саду богов маленьком,
As blooms a flower in an unvisited place. Как цветок, что распускается в непосещаемом месте.
Earth nursed, unconscious still, the inhabiting flame, Земля вскармливала живое пламя, пока несознательное,
Yet something deeply stirred and dimly knew; Но что-то глубоко шевелилось и смутно знало;
There was a movement and a passionate call, Там было движение и страстный зов,
A rainbow dream, a hope of golden change; Радужное греза, надежда золотой перемены;
Some secret wing of expectation beat, Какое-то тайное крыло в ожидании било,
A growing sense of something new and rare Растущее чувство чего-то нового и редкого,
And beautiful stole across the heart of Time. И красота пробирались сквозь сердце Времени.
Then a faint whisper of her touched the soil, Затем ее слабый шепот ее коснулся земли,
Breathed like a hidden need the soul divines; Словно дышала нужда затаенная, которую угадывает душа;
The eye of the great world discovered her Глаз великого мира обнаружил ее,
And wonder lifted up its bardic voice. И удивление подало свой голос барда.
A key to a Light still kept in being's cave, Ключ к Свету хранился в пещере существа пока что,
The sun-word of an ancient mystery's sense, Солнце-слово со смыслом древней мистерии,
Her name ran murmuring on the lips of men Ее имя бежало журча по устам человеческим,
Exalted and sweet like an inspired verse Возвышенное и сладкое, как стих вдохновенный,
Struck from the epic lyre of rumour's winds Вылетало из эпической лиры крыльев молвы
Or sung like a chanted thought by the poet Fame. Или звенело как мысль, воспетая поэтической Славой.
But like a sacred symbol's was that cult. Но как священного символа был этот культ.
Admired, unsought, intangible to the grasp Вызывающая восхищение, не узнанная, не уловимая для понимания,
Her beauty and flaming strength were seen afar Ее красота и пламенеющая сила били видны издалека,
Like lightning playing with the fallen day, Как молнии, играющие со слабеющим днем,
A glory unapproachably divine. Слава непостижимо божественная.
No equal heart came close to join her heart, Ни одного равного сердца не пришло близко, объединиться с ее сердцем,
No transient earthly love assailed her calm, Никакая мимолетная земная любовь ее покой не нарушила,
No hero passion had the strength to seize; Никакая геройская страсть не имела силы схватить;
No eyes demanded her replying eyes. Ничьи глаза не требовали ее глаз отвечающих.
A Power within her awed the imperfect flesh; Сила внутри нее несовершенной плоти благоговение внушала;
The self-protecting genius in our clay Себя защищающий гений в нашей глине
Divined the goddess in the woman's shape В женском образе богиню угадывал
And drew back from a touch beyond its kind И отступал от касания, что его род превосходит,
The earth-nature bound in sense-life's narrow make. Земная натура, связанная в узкой работе чувственной жизни.
The hearts of men are amorous of clay-kin Сердца людей влюблены в глину
And bear not spirits lone and high who bring И не имеют одинокого и высокого духа, который приносит
Fire-intimations from the deathless planes Огни-намеки из планов бессмертных,
Too vast for souls not born to mate with heaven. Слишком широкие для душ, не рожденных, чтобы спариться с небом.
Whoever is too great must lonely live. Всякий, кто слишком велик, должен жить одиноко.
Adored he walks in mighty solitude; Обожаемый, он в уединении могучем гуляет;
Vain is his labour to create his kind, Тщетен труд его себе подобных создать,
His only comrade is the Strength within. Его друг - только Сила внутри.
Thus was it for a while with Savitri. Так было с Савитри какое-то время,
All worshipped marvellingly, none dared to claim. Изумляясь, все поклонялись, никто притязать не осмеливался.
Her mind sat high pouring its golden beams, Ее разум сидел высоко, свои золотые лучи изливая,
Her heart was a crowded temple of delight. Ее сердце было переполненным храмом восторга.
A single lamp lit in perfection's house, В доме совершенства горела одинокая лампа,
A bright pure image in a priestless shrine, В часовне без жрецов образ светлый и чистый,
Midst those encircling lives her spirit dwelt, Среди тех, кто ее окружал, дух ее жил,
Apart in herself until her hour of fate. Сама по себе до своего судьбоносного часа.
End of Canto Two Конец второй песни
Canto III Песнь третья
THE CALL TO THE QUEST Призыв к поиску
A morn that seemed a new creation's front, Утро, что казалось нового мироздания ликом,
Bringing a greater sunlight, happier skies, Несущее более великий солнечный свет, более счастливое небо,
Came burdened with a beauty moved and strange Пришло, пылая красотою волнующей, странной,
Out of the changeless origin of things. Из неизменного истока вещей.
An ancient longing struck again new roots: Древняя страсть опять новые корни пустила.
The air drank deep of unfulfilled desire; Воздух глубину неосуществленного желания пил;
The high trees trembled with a wandering wind Высокие деревья дрожали в ветре скитающемся,
Like souls that quiver at the approach of joy, Словно души, что трепещут в приближении радости,
And in a bosom of green secrecy И в груди зеленого таинства,
For ever of its one love-note untired В вечно одной неутомленной ноте любви
A lyric co(l cried among the leaves. Лирическая суматоха среди листьев звенела.
Away from the terrestrial murmur turned Отвернувшись от земного неясного шума,
Where transient calls and answers mix their flood, Где мимолетные призывы и ответы смешали свой паводок,
King Aswapati listened through the ray Король Ашвапати в проблеске вслушивался
To other sounds than meet the sense-formed ear. В звуки иные, чем встречаемые ухом, сформированным чувством.
On a subtle interspace which rings our life, В промежуточном тонком пространстве, что нашу жизнь окружает,
Unlocked were the inner spirit's trance-closed doors: Не заперты были внутреннего духа двери транса прикрытые:
The inaudible strain in Nature could be caught; Недоступное уху усилие в Природе могло быть уловлено;
Across this cyclic tramp of eager lives, Сквозь этот циклический топот страстных жизней,
Across the deep urgency of present cares, Сквозь глубокую насущность постоянных забот
Earth's wordless hymn to the Ineffable Земли бессловесный гимн Невыразимому
Arose from the silent heart of the cosmic Void; Из безмолвного сердца космической Пустоты поднимался;
He heard the voice repressed of unborn Powers Он слышал подавленный голос Сил нерожденных,
Murmuring behind the luminous bars of Time. Бормочущий за светящимися засовами Времени.
Again the mighty yearning raised its flame Могучее стремление вновь подняло свое пламя,
That asks a perfect life on earth for men Что просит совершенной жизни на земле для людей
And prays for certainty in the uncertain mind И молит об уверенности в неуверенном разуме,
And shadowless bliss for suffering human hearts О блаженстве безоблачном людским страдающим сердцам,
And Truth embodied in an ignorant world О воцарении Истины в мире невежественном,
And godhead divinising mortal forms. О божестве, обожествляющем смертные формы.
A word that leaped from some far sky of thought, Слово, что прыгнуло из какого-то неба мысли далекого,
Admitted by the cowled receiving scribe Допущенное принимающим писцом в капюшоне,
Traversed the echoing passages of his brain Пересекло отзывающиеся эхом его мозга проходы
And left its stamp on the recording cells. И оставило свой штамп на регистрирующих клетках.
"O Force-compelled, Fate-driven earth-born race, "О вынуждаемая Силой, Судьбою ведомая, землею рожденная раса,
O petty adventurers in an infinite world О мелкие авантюристы в мире бескрайнем,
And prisoners of a dwarf humanity, И карликовой своей человечности пленники,
How long will you tread the circling tracks of mind Как долго вы будете топтаться в кружащейся колее разума
Around your little self and petty things? Вокруг вашей маленькой самости и пустяковых вещей?
But not for a changeless littleness were you meant, Не для неизменной малости были вы предназначены,
Not for vain repetition were you built; Не для тщетного повторения созданы;
Out of the Immortal's substance you were made; Из субстанции Бессмертного вы были сделаны;
Your actions can be swift revealing steps, Быстро обнаруживающими шагами могут стать ваши действия,
Your life a changeful mould for growing gods. Ваша жизнь - изменяющейся формой для растущих богов.
A Seer, a strong Creator, is within, Внутри вас Провидец, могучий Творец,
The immaculate Grandeur broods upon your days, Безупречная Грандиозность о ваших днях размышляет,
Almighty powers are shut in Nature's cells. Всемогущие силы закрыты в клетках Природы.
A greater destiny waits you in your front: Более великая судьба вас ждет пред вами:
This transient earthly being if he wills Это скоротечное земное существо, если только захочет,
Can fit his acts to a transcendent scheme. Может приспособить свои действия трансцендентальному плану.
He who now stares at the world with ignorant eyes Тот, кто сейчас в мир вглядывается глазами неведающими,
Hardly from the Inconscient's night aroused, От ночи Несознания с трудом пробужденный,
That look at images and not at Truth, Кто смотрит на образ, а не на Правду,
Can fill those orbs with an immortal's sight. Те глаза может заполнить видом бессмертия.
Yet shall the godhead grow within your hearts, Бог еще вырастет внутри ваших сердец,
You shall awake into the spirit's air Вы пробудитесь в воздухе духа
And feel the breaking walls of mortal mind И ощутите крушение стен смертного разума,
And hear the message which left life's heart dumb И послание услышите, которое оставляет немым сердце жизни,
And look through Nature with sun-gazing lids И посмотрите сквозь Природу вглядывающимися в солнце глазами,
And blow your conch-shells at the Eternal's gate. И в ворота Вечности вашу раковину-скорлупку внесете.
Authors of earth's high change, to you it is given Авторы высокого изменения земли, вам дано
To cross the dangerous spaces of the soul Пересечь опасные пространства души
And touch the mighty Mother stark awake И могучей Матери, окончательно проснувшись, коснуться,
And meet the Omnipotent in this house of flesh Встретить Всемогущего в этом доме из плоти
And make of life the million-bodied One. И сделать из жизни миллионнотелое Одно.
The earth you tread is a border screened from heaven; Земля, по которой ступаете вы - это край, скрытый от неба,
The life you lead conceals the light you are. Жизнь, что ведете вы, прячет свет, которым являетесь вы.
Immortal Powers sweep flaming past your doors; Бессмертные Силы мчатся за вашими дверями пылая,
Far-off upon your tops the god-chant sounds Далекие на ваших вершинах божественного песнопения звуки,
While to exceed yourselves thought's trumpets call, В то время как трубы мысли зовут вас самих себя превзойти,
Heard by a few, but fewer dare aspire, Слышат немногие, еще меньше кто стремиться отваживается,
The nympholepts of the ecstasy and the blaze. Волшебники экстаза и пламени.
An epic of hope and failure breaks earth's heart; Эпос надежды и неудачи рвет сердце земли;
Her force and will exceed her form and fate. Ее сила и воля ее форму и судьбу превосходят.
A goddess in a net of transience caught, Богиня в сеть несознания пойманная,
Self-bound in the pastures of death she dreams of life, Себя связавшая на пастбищах смерти, она грезит о жизни,
Self-racked with the pains of hell aspires to joy, Сама себя пытками ада мучающая, стремится к радости
And builds to hope her altars of despair, И ради надежды свои алтари отчаяния строит,
Knows that one high step might enfranchise all Знает, что один высокий шаг может освободить все
And, suffering, looks for greatness in her sons. И, страдающая, в своих сыновьях ожидает величия.
But dim in human hearts the ascending fire, Но смутное в сердцах человеческих поднимается пламя,
The invisible Grandeur sits unworshipped there; Незримый Великий здесь сидит непочтенным;
Man sees the Highest in a limiting form В ограничивающей форме Человек видит Высшего
Or looks upon a Person, hears a Name. Или глядит на Персону и слышит Имя.
He turns for little gains to ignorant Powers Он поворачивает ради маленькой выгоды к Силам невежественным
Or kindles his altar lights to a demon face. Или возжигает алтарь свой демоническому лику.
He loves the Ignorance fathering his pain. Он любит Неведение, его боль порождающее.
A spell is laid upon his glorious strengths; Чары на его великолепных силах лежат.
He has lost the inner Voice that led his thoughts, Он потерял внутренний Голос, что вел его мысли,
And masking the oracular tripod seat И маскирующий треножник-сидение оракула
A specious Idol fills the marvel shrine. Благовидный Идол заполняет часовню чудесную.
The great Illusion wraps him in its veils, Великая Иллюзия закутывает его в свои покрова,
The soul's deep intimations come in vain, Души намеки глубокие тщетно проходят,
In vain is the unending line of seers, Нескончаемая линия провидцев напрасна,
The sages ponder in unsubstantial light, Мудрецы размышляют в невещественном свете,
The poets lend their voice to outward dreams, Поэты ссужают внешним грезам свои голоса,
A homeless fire inspires the prophet tongues. Бездомный огонь воодушевляет голос пророка.
Heaven's flaming lights descend and back return, Небес пламенеющий свет нисходит и назад возвращается,
The luminous Eye approaches and retires; Светлый Глаз приближается и отступает;
Eternity speaks, none understands its word; Вечность говорит, не понимает никто ее слов;
Fate is unwilling and the Abyss denies; Судьба несогласна и отрицает Пучина;
The Inconscient's mindless waters block all done. Несознания воды бездумные блокируют сделанное.
Only a little lifted is Mind's screen; Лишь немного приподнята Разума ширма.
The Wise who know see but one half of Truth, Мудрец, что знает, видит, но лишь половину Истины,
The strong climb hardly to a low-peaked height, Сильный с трудом взбирается на невысокие пики,
The hearts that yearn are given one hour to love. Сердца, что стремятся, даются на один час, чтоб любить, -
His tale half told, falters the secret Bard; История недосказана, тайный Бард спотыкается, -
The gods are still too few in mortal forms." Боги еще слишком малы в смертных формах".
The Voice withdrew into its hidden skies. Голос отступил в свои небеса.
But like a shining answer from the gods Но как сияющий ответ от богов,
Approached through sun-bright spaces Savitri. Сквозь солнечно-яркие пространства приближалась Савитри.
Advancing amid tall heaven-pillaring trees, Идя среди высокой подпирающей небо колоннады деревьев,
Apparelled in her flickering-coloured robe Одетая в свое платье трепетных красок,
She seemed, burning towards the eternal realms, Она казалась к вечным царствам стремящимся,
A bright moved torch of incense and of flame Ярко горящим факелом фимиама и пламени,
That from the sky-roofed temple-soil of earth Из храма-земли с его куполом-небом
A pilgrim hand lifts in an invisible shrine. Поднятым рукой пилигрима в незримой часовне.
There came the gift of a revealing hour: Так пришел дар обнаруживающего часа:
He saw through depths that reinterpret all, Он смотрел сквозь глубины, что интерпретируют по-новому все,
Limited not now by the dull body's eyes, Не ограниченный сейчас глазами тела тупого,
New-found through an arch of clear discovery, А новоприобретенными, сквозь арку раскрытия чистого,
This intimation of the world's delight, На этот намек мирового восторга,
This wonder of the divine Artist's make На это чудо творения Артиста божественного,
Carved like a nectar-cup for thirsty gods, Вырезанное как нектарная чаша для богов, жаждой томимых,
This breathing Scripture of the Eternal's joy, На это живое Священное Писание радости Вечного,
This net of sweetness woven of aureate fire. На эту сеть сладости, сотканную из золотистого пламени.
Transformed the delicate image-face became Трансформированный деликатный образ лица
A deeper Nature's self-revealing sign, Стал более глубокой Природы самораскрытия знаком,
A gold-leaf palimpsest of sacred births, Золотолистный палимпсест3 священных рождений,
A grave world-symbol chiselled out of life. Могильный мировой символ был с жизни срезан.
Her brow, a copy of clear unstained heavens, Ее лоб, копия незапятнанного чистого неба,
Was meditation's pedestal and defence, Медитации был защитой и пьедесталом,
The very room and smile of musing Space, Улыбкой и палатой Пространства раздумывающего,
Its brooding line infinity's symbol curve. Его размышляющая линия бесконечности символ согнула.
Amid her tresses' cloudy multitude Среди облачной массы волос
Her long eyes shadowed as by wings of Night Ее длинные глаза, будто осененные крыльями Ночи
Under that moon-gold forehead's dreaming breadth Под мечтающей ширью золотолунного лба,
Were seas of love and thought that held the world; Были морями любви и мысли, вмещавшими мир;
Marvelling at life and earth they saw truths far. Дивясь на жизнь и на землю, они издали видели истинное.
A deathless meaning filled her mortal limbs; Бессмертное значение наполняло ее смертные члены;
As in a golden vase's poignant line Как острая линия золотой вазы,
They seemed to carry the rhythmic sob of bliss Они, казалось, несут ритм рыданий блаженства
Of earth's mute adoration towards heaven Земли молчаливого поклонения небу,
Released in beauty's cry of living form Прорвавшихся в крике прекрасного формы живой
Towards the perfection of eternal things. К совершенству вечных вещей.
Transparent grown the ephemeral living dress Прозрачное приближалось эфемерное платье живое,
Bared the expressive deity to his view. Обнажив выразительное божество его взору.
Escaped from surface sight and mortal sense Избежав поверхностного зрения и смертного чувства,
The seizing harmony of its shapes became Уловленная гармония этого облика стала
The strange significant icon of a Power Странной, многозначительной иконой Силы,
Renewing its inscrutable descent Свой непостижимый спуск возобновляющей
Into a human figure of its works В человеческую фигуру своей работы,
That stood out in life's bold abrupt relief Что выделяется в жизни смелым, четким рельефом
On the soil of the evolving universe, На почве вселенной развертывающейся,
A godhead sculptured on a wall of thought, Божественная скульптура на стене мысли,
Mirrored in the flowing hours and dimly shrined Отраженная в плывущих часах, смутно и благоговейно погруженная
In Matter as in a cathedral cave. В Материю, как в пещеру соборную.
Annulled were the transient values of the mind, Аннулированы были преходящие ценности разума,
The body's sense renounced its earthly look; Чувство тела отвергло свой земной взор,
Immortal met immortal in their gaze. Бессмертие встретило взглядом бессмертие.
Awaked from the close spell of daily use Пробужденный от скрывающих чар обыденных дел,
That hides soul-truth with the outward form's disguise, Что прячут правду души внешней формы личиной,
He saw through the familiar cherished limbs Он видел за знакомыми чертами взлелеянными
The great and unknown spirit born his child. Свою дочь как великого и неизвестного духа рожденного.
An impromptu from the deeper sight within, Экспромтом от глубочайшего зрелища изнутри
Thoughts rose in him that knew not their own scope. Поднялись в нем мысли, что своих собственных пределов не знали.
Then to those large and brooding depths whence Love Потом, тем обширным, размышляющим глубинам, откуда Любовь
Regarded him across the straits of mind, Смотрела на его через проливы ума,
He spoke in sentences from the unseen Heights. Он рек с незримых Высот.
For the hidden prompters of our speech sometimes Поскольку скрытые суфлеры нашей речи порой
Can use the formulas of a moment's mood Могут использовать сиюминутного настроения формулы,
To weigh unconscious lips with words from Fate: Чтобы обременить бессознательные губы словами Судьбы,
A casual passing phrase can change our life. Случайная мимолетная фраза может нашу жизнь изменить.
"O spirit, traveller of eternity, "О Дух, путешественник вечности,
Who cam'st from the immortal spaces here Который пришел из бессмертных просторов сюда,
Armed for the splendid hazard of thy life Вооруженный для великолепного риска твоей жизни,
To set thy conquering foot on Chance and Time, Чтобы поставить стопу завоевателя на Случай и Время,
The moon shut in her halo dreams like thee. Луна, в свое гало окутанная, подобна тебе.
A mighty Presence still defends thy frame. Могучее Присутствие все еще хранит твое тело.
Perhaps the heavens guard thee for some great soul, Наверное, небеса тебя берегут для какой-то великой души,
Thy fate, thy work are kept somewhere afar. Твоя судьба, твоя работа хранятся где-то далеко.
Thy spirit came not down a star alone. Твой Дух сошел вниз не одинокой звездой.
O living inscription of the beauty of love О живое посвящение любви красоте,
Missalled in aureate virginity, Начертанное в золотой девственности,
What message of heavenly strength and bliss in thee Послание силы небес и блаженства в тебе
Is written with the Eternal's sun-white script, Записано солнечно-белым почерком Вечного,
One shall discover and greaten with it his life Тот обнаружится и тобой свою жизнь возвеличит,
To whom thou loosenest thy heart's jewelled strings. Для которого ты драгоценные завязки своего сердца распустишь.
O rubies of silence, lips from which there stole О рубины безмолвия, уста в которых таится
Low laughter, music of tranquillity, Низкий смех, спокойствия музыка,
Star-lustrous eyes awake in sweet large night Блестящие звезды глаз проснувшиеся в сладкой ночи просторной
And limbs like fine-linked poems made of gold И члены, как сложенные прекрасно поэмы из золота
Stanzaed to glimmering curves by artist gods, Срифмованные в блестящих изгибах богами-артистами,
Depart where love and destiny call your charm. Иди, куда любовь и судьба зовут очарование твое.
Venture through the deep world to find thy mate. Рискни за глубинами мира найти своего друга.
For somewhere on the longing breast of earth, Ибо где-то на страстной груди земли
Thy unknown lover waits for thee the unknown. Твой неизвестный возлюбленный ждет тебя, неизвестную.
Thy soul has strength and needs no other guide Твоя душа силу имеет и не нужен ей иной гид,
Than One who burns within thy bosom's powers. Чем Тот, кто горит в твоей груди силах.
There shall draw near to meet thy approaching steps Подойдет близко, чтобы твои встретить шаги,
The second self for whom thy nature asks, Твой второй сам, о котором твоя просит природа,
He who shall walk until thy body's end Тот, кто пойдет с тобой до конца твоего тела,
A close-bound traveller pacing with thy pace, Тесно соединенный путешественник, с тобой нога в ногу идущий,
The lyrist of thy soul's most intimate chords Певец твоей души самых интимных аккордов,
Who shall give voice to what in thee is mute. Который даст голос тому, что в тебе молчаливо.
Then shall you grow like vibrant kindred harps, И тогда вы станете, как в унисон настроенные арфы вибрирующие,
One in the beats of difference and delight, Единые в ударах восторга и диссонанса,
Responsive in divine and equal strains, Откликающиеся в божественном и равном усилии,
Discovering new notes of the eternal theme. Раскрывающие вечной темы новые ноты.
One force shall be your mover and your guide, Одна сила будет вашим движителем и вашим гидом,
One light shall be around you and within; Один свет будет вокруг вас и внутри;
Hand in strong hand confront Heaven's question, life: Рука об руку сильную вопрос Неба встретите, жизнь:
Challenge the ordeal of the immense disguise. Бросите вызов тяжелому испытанию маски огромной.
Ascend from Nature to divinity's heights; Подниметесь из Природы в божества выси;
Face the high gods, crowned with felicity, Увидите высоких богов, коронованных счастьем,
Then meet a greater god, thy self beyond Time." Затем встретите более великого Бога, себя саму по ту сторону Времени".
This word was seed of all the thing to be: Это слово было семенем всего, что есть.
A hand from some Greatness opened her heart's locked doors Рука из некоего Величия отворила ее сердца закрытые двери
And showed the work for which her strength was born. И показала работу, для которой была рождена ее сила.
As when the mantra sinks in Yoga's ear, Как когда мантра в ухе Йоги стихает,
Its message enters stirring the blind brain Ее сообщение входит в слепой, суетящийся мозг
And keeps in the dim ignorant cells its sound; И хранит в туманных, невежественных клетках свой звук;
The hearer understands a form of words Слушающий понимает слов форму
And, musing on the index thought it holds, И, размышляя над указующей мыслью, которую держит,
He strives to read it with the labouring mind, Старается прочитать ее трудящимся разумом,
But finds bright hints, not the embodied truth: Но находит яркие намеки, не воплощенную истину:
Then, falling silent in himself to know Затем, опускаясь безмолвно в себя, чтобы узнать,
He meets the deeper listening of his soul: Он встречает своей души слух более глубокий:
The Word repeats itself in rhythmic strains: Там Слово повторяется в ритмичном усилии:
Thought, vision, feeling, sense, the body's self Мысль, видение, ощущение, чувство, телесная самость
Are seized unutterably and he endures Невыразимо захвачены, и он ощущает
An ecstasy and an immortal change; Экстаз и перемену бессмертную;
He feels a Wideness and becomes a Power, Он ощущает Обширность и становится Силой,
All knowledge rushes on him like a sea: Все знание входит в него словно море:
Transmuted by the white spiritual ray Трансмутированный белым духовным лучом,
He walks in naked heavens of joy and calm, Он гуляет в нагих небесах покоя и радости,
Sees the God-face and hears transcendent speech: Видит лик Бога и слышит трансцендентальную речь:
An equal greatness in her life was sown. Равное величие в ее жизни было посеяно.
Accustomed scenes were now an ended play: Привычные сцены были сейчас игрой завершенной.
Moving in muse amid familiar powers, Двигаясь в раздумье среди знакомых сил,
Touched by new magnitudes and fiery signs, Касаемая новыми величиями и феерическими знаками,
She turned to vastnesses not yet her own; Она повернулась к обширностям, что еще ее собственными не были;
Allured her heart throbbed to unknown sweetnesses; Ее привлеченное сердце пульсировало к неведомой сладости;
The secrets of an unseen world were close. Секреты незримого мира были близки.
The morn went up into a smiling sky; Утро в улыбающееся небо поднялось;
Cast from its sapphire pinnacle of trance Из своей сапфировой башни транса брошенный
Day sank into the burning gold of eve; День опустился в горящее золото вечера;
The moon floated, a luminous waif through heaven Плыл месяц, светлый скиталец без дома, по небу,
And sank below the oblivious edge of dream; И утонул под краем забывчивым сна;
Night lit the watch-fires of eternity. Ночь зажгла сторожевые огни вечности.
Then all went back into mind's secret caves; Затем ушло все назад, в пещеры тайные разума;
A darkness stooping on the heaven-bird's wings Тьма, устремляясь вниз на крыльях птицы небесной,
Sealed in her senses from external sight Запечатала в себе чувства от внешнего зрения
And opened the stupendous depths of sleep. И открыла глубины огромные сна.
When the pale dawn slipped through Night's shadowy guard, Когда бледный рассвет скользил сквозь стражу тенистую Ночи,
Vainly the new-born light desired her face; Тщетно новорожденный свет желал ее лика;
The palace woke to its own emptiness; Дворец проснулся к своей пустоте;
The sovereign of its daily joys was far; Суверен его ежедневных радостей был далеко;
Her moonbeam feet tinged not the lucent floors: Ее ноги,- лучи лунного света,- не касались яркого пола:
The beauty and divinity were gone. Красота и божество ушли.
Delight had fled to search the spacious world. Восторг улетел просторный осматривать мир.
End of Canto Three Конец третей песни
Canto IV Песнь четвертая
THE QUEST Поиск
The world-ways opened before Savitri. Дороги мира перед Савитри открылись.
At first a strangeness of new brilliant scenes Впервые новизна чужих сверкающих сцен,
Peopled her mind and kept her body's gaze. Ее разум заполнила и взгляд ее тела встречала.
But as she moved across the changing earth Но когда она ехала по земле изменявшейся,
A deeper consciousness welled up in her: Более глубокое сознание в ней забило ключом:
A citizen of many scenes and climes, Многих сцен и климатов житель,
Each soil and country it had made its home; Каждую землю и местность оно своим домом сделало;
It took all clans and peoples for her own, Как ее родственников оно принимало все роды и народы
Till the whole destiny of mankind was hers. Пока вся судьба человечества не стала ее.
These unfamiliar spaces on her way Эти пространства на ее пути незнакомые
Were known and neighbours to a sense within, Были известны и близки чувству внутри;
Landscapes recurred like lost forgotten fields, Ландшафты повторялись, как утерянные поля позабытые,
Cities and rivers and plains her vision claimed Города, долины и реки ее взгляда требовали
Like slow-recurring memories in front, Впереди, как медленно возвращающиеся воспоминания,
The stars at night were her past's brilliant friends, Звезды в ночи были ее прошлого друзьями сияющими,
The winds murmured to her of ancient things Ветры о вещах древних шептали,
And she met nameless comrades loved by her once. И она встречала безымянных товарищей, любимых когда-то,
All was a part of old forgotten selves: Все было старых, забытых самостей частью.
Vaguely or with a flash of sudden hints Смутно или со вспышкой внезапных намеков
Her acts recalled a line of bygone power, Ее действия возвращали штрих прошлой силы,
Even her motion's purpose was not new: Даже цель ее движения - не нова:
Traveller to a prefigured high event, К предопределенному высокому событию путник,
She seemed to her remembering witness soul Она, казалось ее душе, свидетелю помнящему,
To trace again a journey often made. Вновь пустилась в путешествие, часто раньше свершавшееся.
A guidance turned the dumb revolving wheels Руководство повернуло бессловесные колеса крутящиеся,
And in the eager body of their speed И в стремящемся теле их скорости
The dim-masked hooded godheads rode who move Вставали божества, смутно скрытые, которые двигают
Assigned to man immutably from his birth, От рождения человеку непреложно назначенное,
Receivers of the inner and outer law, Судебные исполнители внутреннего закона и внешнего,
At once the agents of his spirit's will Вместе с тем воли духа его представители,
And witnesses and executors of his fate. Душеприказчики его судьбы и свидетели.
Inexorably faithful to their task, Непреклонно преданные задаче своей,
They hold his nature's sequence in their guard Они держат его природы результат под своею охраной,
Carrying the unbroken thread old lives have spun. Оставляя неразрывною нить, старыми жизнями сплетенную.
Attendants on his destiny's measured walk Его судьбы отмеренного пути спутники,
Leading to joys he has won and pains he has called, Ведущие к радостям, им завоеванным, к боли, им призванной,
Even in his casual steps they intervene. Даже в его случайные шаги они вмешиваются.
Nothing we think or do is void or vain; Ничто из того, что мы делаем и думаем, не пусто, не тщетно;
Each is an energy loosed and holds its course. Все есть энергия высвобожденная, своим курсом идущая.
The shadowy keepers of our deathless past Хранители призрачные нашего бессмертного прошлого
Have made our fate the child of our own acts, Сделали нашу судьбу ребенком наших собственных действий,
And from the furrows laboured by our will И из борозды, нашей волею вспаханной,
We reap the fruit of our forgotten deeds. Мы пожинаем плоды дел позабытых.
But since unseen the tree that bore this fruit Но поскольку невидимо дерево, что несет этот плод,
And we live in a present born from an unknown past, И мы живем в настоящем, рожденном из неведомого прошлого,
They seem but parts of a mechanic Force Они кажутся лишь частями механической Силы
To a mechanic mind tied by earth's laws; Механическому разуму, связанными земными законами;
Yet are they instruments of a Will supreme, Однако, они - инструменты Воли всевышней,
Watched by a still all-seeing Eye above. Наблюдаемые свыше неподвижным всевидящим Оком.
A prescient architect of Fate and Chance Предвосхищающий архитектор Удела и Случая,
Who builds our lives on a foreseen design Который строит наши жизни по проекту предвиденному,
The meaning knows and consequence of each step Знает значение и последствие каждого шага
And watches the inferior stumbling powers. И видит спотыкающиеся нижние силы.
Upon her silent heights she was aware На своих безмолвных высотах она сознавала
Of a calm Presence throned above her brows Спокойное Присутствие, сидящее на троне над ее лбом,
Who saw the goal and chose each fateful curve; Которое видит цель и выбирает каждый поворот судьбоносный;
It used the body for its pedestal; Оно использует тело для своего пьедестала;
The eyes that wandered were its searchlight fires, Глаза, что странствовали, его прожекторов были огнями,
The hands that held the reins its living tools; Руки, держащие вожжи,- его живыми орудиями;
All was the working of an ancient plan, Все было работой древнего плана,
A way proposed by an unerring Guide. Путь неошибающимся Гидом предложен.
Across wide noons and glowing afternoons, В широкие полдни и закаты пылающие
She met with Nature and with human forms Она встречала Природу и силуэты людей
And listened to the voices of the world; И слушала голоса мира;
Driven from within she followed her long road, Ведомая изнутри, она следовала своей долгой дорогой,
Mute in the luminous cavern of her heart, В светящейся пещере своего сердца безмолвная,
Like a bright cloud through the resplendent day. Как летящее через яркий день светлое облако.
At first her path ran far through peopled tracts: По заселенным трактам сперва ее путь пролегал:
Admitted to the lion eye of States Допущенная под львиные очи Великих
And theatres of the loud act of man, И в театры шумного действа людской суеты,
Her carven chariot with its fretted wheels Ее колесница резная с украшенными резьбою колесами
Threaded through clamorous marts and sentinel towers Проезжала по крикливым базарам и под сторожевыми башнями,
Past figured gates and high dream-sculptured fronts Миновала ворота фигурные и фасады высокие со скульптурами спящими,
And gardens hung in the sapphire of the skies, И сады, висящие в сапфире небес,
Pillared assembly halls with armoured guards, Колоннады палат с вооруженной охраной,
Small fanes where one calm Image watched man's life Маленькие храмы, где один спокойный Образ наблюдал жизнь людей,
And temples hewn as if by exiled gods И храмы, высеченные словно для ссыльных богов,
To imitate their lost eternity. Чтобы имитировать их вечность утраченную.
Often from gilded dusk to argent dawn, Часто от золотых сумерек до рассвета серебряного,
Where jewel-lamps flickered on frescoed walls Где драгоценности-лампы мерцали на стенах во фресках
And the stone lattice stared at moonlit boughs, И каменная решетка таращилась на ветки, лунным светом залитые,
Half-conscious of the tardy listening night Полуосознавая медлительную вслушивающуюся ночь,
Dimly she glided between banks of sleep Она смутно скользила между сна берегами
At rest in the slumbering palaces of kings. На покое в дремотных дворцах королей.
Hamlet and village saw the fate-wain pass, Деревушки и села видели, как судьбоносная проезжает повозка,
Homes of a life bent to the soil it ploughs Дома тех, кто живет, над землею сгибаясь
For sustenance of its short and passing days Для пропитания своих кратких дней уходящих,
That, transient, keep their old repeated course, Что, скоротечные, хранят свой старый путь повторяющийся,
Unchanging in the circle of a sky Неизменный в круговороте небес,
Which alters not above our mortal toil. Которое над нашим смертным трудом не меняется.
Away from this thinking creature's burdened hours Прочь из обремененных часов создания мыслящего
To free and griefless spaces now she turned В свободу и безгорестные просторы она сейчас повернула,
Not yet perturbed by human joys and fears. Не потревоженные еще людскими радостями и страхами.
Here was the childhood of primaeval earth, Здесь было детство первозданной земли,
Here timeless musings large and glad and still, Здесь безвременные раздумья обширны, неподвижны, довольны,
Men had forborne as yet to fill with cares, Пока еще люди не наполнили их своими заботами,
Imperial acres of the eternal sower Величественные акры вечного сеятеля
And wind-stirred grass-lands winking in the sun: И ветром несомые волны в море трав, мерцающих в солнце:
Or mid green musing of woods and rough-browed hills, Среди зеленого размышления лесов и насупленных подъемов холмов,
In the grove's murmurous bee-air humming wild В дебрях рощ шелестящих с воздухом, гудящем от пчел,
Or past the long lapsing voice of silver floods Или следуя голосу серебристых потоков,
Like a swift hope journeying among its dreams Словно быстрая надежда, путешествуя среди своих грез,
Hastened the chariot of the golden bride. Колесница золотой невесты спешила.
Out of the world's immense unhuman past Из необъятного дочеловеческого прошлого мира
Tract-memories and ageless remnants came, Воспоминания-тракты и безвозрастные следы приходили,
Domains of light enfeoffed to antique calm Владения света, привычные к античной тиши,
Listened to the unaccustomed sound of hooves Вслушивались в непривычные звуки копыт,
And large immune entangled silences И обширные свободные безмолвия спутанные
Absorbed her into emerald secrecy Поглощали ее в свое изумрудное таинство,
And slow hushed wizard nets of fiery bloom И медленно успокаивались волшебные сети цветения огненного,
Environed with their coloured snare her wheels. Окружив своими цветными силками колесницы колеса.
The strong importunate feet of Time fell soft Сильные, упрямые ноги Времени тихо ступали
Along these lonely ways, his titan pace Вдоль этих уединенных дорог, его титанический шаг
Forgotten and his stark and ruinous rounds. И его непреклонные разрушительные круги позабыты.
The inner ear that listens to solitude, Внутреннее ухо, которое в одиночество вслушивается,
Leaning self-rapt unboundedly could hear Самоуглубившись бездонно, могло воспринять
The rhythm of the intenser wordless Thought Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,
That gathers in the silence behind life, Что в молчании копиться позади жизни,
And the low sweet inarticulate voice of earth И низкий, неясный, сладкий голос земли
In the great passion of her sun-kissed trance В великой страсти ее солнцем целуемого транса,
Ascended with its yearning undertone. Поднимающийся в своей интонации томления.
Afar from the brute noise of clamorous needs Далеко от крикливых нужд животного шума
The quieted all-seeking mind could feel, Успокоенный, вездеищущий ум может почувствовать,
At rest from its blind outwardness of will, В отдыхе от слепой направленности вовне своей воли,
The unwearied clasp of her mute patient love Неутомимое объятие ее безмолвной терпеливой любви
And know for a soul the mother of our forms. И ее знать как душу, мать наших форм.
This spirit stumbling in the fields of sense, Этот дух, в полях чувств спотыкающийся,
This creature bruised in the mortar of the days Созданием, в ступе дней истолченным,
Could find in her broad spaces of release. Может быть найден в ее широких просторах освобождения.
Not yet was a world all occupied by care. Не весь еще мир был захвачен заботой.
The bosom of our mother kept for us still Грудь нашей матери хранит для нас до сих пор
Her austere regions and her musing depths, Свои простые области и глубины свои размышляющие,
Her impersonal reaches lonely and inspired Свои имперсональные богатства, уединенные и вдохновенные,
And the mightinesses of her rapture haunts. И величие убежищ своих восхитительных.
Muse-lipped she nursed her symbol mysteries Мудроустая, она свои символические мистерии вскармливала
And guarded for her pure-eyed sacraments И хранила для своих ясноглазых таинств
The valley clefts between her breasts of joy, Долину между своими грудями радости,
Her mountain altars for the fires of dawn Свои горные алтари для огней утра
And nuptial beaches where the ocean couched И брачные пляжи, что у океана лежали,
And the huge chanting of her prophet woods. И обширное своих пророческих лесов песнопение.
Fields had she of her solitary mirth, У нее были поля своей уединенной радости,
Plains hushed and happy in the embrace of light, Долины, тихие и счастливые в объятиях света,
Alone with the cry of birds and hue of flowers, Безлюдные в крике птиц и красках цветов,
And wildernesses of wonder lit by her moons И дикие местности дивные, ее луною залитые,
And grey seer-evenings kindling with the stars И пророческие серые вечера, разгорающиеся звездами,
And dim movement in the night's infinitude. И движение смутное в ночной безграничности.
August, exulting in her Maker's eye, Августейшая, ликующая под глазами Создателя,
She felt her nearness to him in earth's breast, В земной груди она ощущала свою близость к нему,
Conversed still with a Light behind the veil, Все еще со Светом позади покрова беседовала
Still communed with Eternity beyond. Все еще с Вечным запредельным общалась.
A few and fit inhabitants she called Немногих подходящих обитателей она позвала
To share the glad communion of her peace; Разделить с ее покоем общение довольное;
The breadth, the summit were their natural home. Ширь, высь были их естественным домом.
The strong king-sages from their labour done, Могучие короли-мудрецы их трудом создавались,
Freed from the warrior tension of their task, От боевого напряжения своей задачи свободные,
Came to her serene sessions in these wilds; Они в эту глушь приходили на ее безмятежные сессии;
The strife was over, the respite lay in front. Борьбы не было здесь, здесь была передышка.
Happy they lived with birds and beasts and flowers Счастливые жили они с птицами, цветами, зверями,
And sunlight and the rustle of the leaves, В солнечном свете и шелесте листьев
And heard the wild winds wandering in the night, И слушали дикие ветры, в ночи скитавшиеся,
Mused with the stars in their mute constant ranks, Размышляли со звездами в их немых постоянных рядах,
And lodged in the mornings as in azure tents, Встречали лазурный тент утра
And with the glory of the noons were one. И со славой полдней были едины.
Some deeper plunged; from life's external clasp Некоторые глубже ныряли; из внешней хватки жизни
Beckoned into a fiery...
Продолжение на следующей странцие...
