принце; все знают, что по убеждениям я республиканец, а среди моих
друзей кое-кто отмечен монаршими наградами; я ценю добровольную
нищету, а живу в кругу богачей; бегу почестей, а сам отличен иными из
них; единственное мое утешение-это занятия словесностью, а я не
знаюсь ни с кем из нынешних знаменитостей и не бываю в Академии.
Добавьте к этому, что, с моей точки зрения, человеку необходимы иллю-
зии, а у меня их нет: что, на мой взгляд, страсти плодотворнее разума.
а сам я давно забыл, что такое страсть, и т. д.
Я уже не знаю того, чему научился, а то немногое, что еще знаю,
просто угадал.
Одно из великих несчастий человека состоит в том, что порою даже
его достоинства не идут ему впрок, а искусство управлять и разумно поль-
зоваться ими дается лишь опытом, нередко запоздалым.
Для души и разума нерешительность и колебания-то же, что
допрос с пристрастием для тела.
Если человек лишен иллюзий и при этом порядочен, он - человек
в полном смысле слова. Ну, а если к тому же он еще и неглуп, общество
его необычайно приятно. Не придавая ничему особого значения, он не
будет педантом и, памятуя о своих прошлых иллюзиях, отнесется снисхо-
дительно к людям, которые покамест еще не расстались с ними. Он без-
заботен и потому никогда не позволит себе ни нападок, ни колкостей,
а нападки на свой счет тут же забывает или пропускает мимо' ушей.
Нрав у него на диво веселый, потому что в душе он все время смеется
над ближними: его забавляют блуждания тех, кто ощупью бредет по
неверному пути - сам-то он отлично знает дорогу. Он подобен человеку.
который из освещенного помещения следит за нелепыми движениями
людей, натыкающихся друг на друга в темной комнате. Смеясь, он от-
вергает ложные мерки и понятия, с какими обычно подходит к явлелиям
и людям.
Люди обычно боятся решительных действий, но тем, кто силен духом,
они по сердцу: могучим натурам по плечу крайности.
Созерцательная жизнь часто очень безрадостна. Нужно больше дей-
ствовать, меньше думать и не быть сторонним свидетелем собственной
жизни.
Человек может стремиться к добродетели, но не может сколько-
нибудь основательно притязать на то, что обрел истину.
Янсенизм христиан-это тот же стоицизм язычников, только из-
мельчавший и опустившийся до уровня понятии христианской черни.
И подумать только, что защитниками зтой секты были такие люди, как
Паскаль и Арно!
Г л а в а VI
О ЖЕНЩИНАХ, ЛЮБВИ, БРАКЕ И ЛЮБОВНЫХ СВЯЗЯХ
Мне совестно, что у вас сложилось такое мнение обо мне. Я отнюдь
не всегда был только томным воздыхателем. Расскажи я кое-какие случаи
из времен моей молодости, вы убедились бы, что они не слишком-то бла-
говидны и вполне в духе светского общества.
Любовь лишь тогда достойна этого названия, когда к ней не приме-
шиваются посторонние чувства, когда она живет только собою и собой
питается.
Всякий раз, когда я вижу женщин, да и мужчин, слепо кем-то увле-
ченных, я перестаю верить в их способность глубоко чувствовать. Это
правило меня еще ни разу не обмануло.
грош цена тому чувству, у которого есть цена.
Любовь - как прилипчавая болезнь: чем больше ее боишься, тем
быстрее подхватишь.
Влюбленный человек всегда силится превзойти самого себя в прият-
зни, поэтому влюбленные большею частью так смешны.
Иная женщина способна испортить себе жизнь, погубить и опозорить
в глазах общества - и все это ради любовника, которого она тут же
любит из-за того, что он плохо счистил пудру, некрасиво подстриг
ноготь или надел чулки навыворот.
Гордое и благородное сердце, испытавшее сильные страсти, избегает
страшится их, но не снисходит до любовных интрижек; точно так же
сердце, ведавшее дружбу, не снизойдет до низменных, корыстных отно-
шений.
На вопрос, почему женщина выставляет напоказ свои победы над
кретинами, можно дать много ответов, и почти все они оскорбительны
для мужчин. Правильный же ответ таков: у нее просто нет другого спо-
соба наслаждаться своей властью над сильным полом.
Женщины не очень знатные, но одержимые надеждой или манией
еметь роль в высшем обществе, лишены и естественных радостей, и рa-
достей, даруемых мнением света. На мой взгляд, это самые несчастные
существа на земле.
Свет сильно принижает даже мужчин, а уж женщин ввергает в пол-
ное ничтожество.
Женщинам свойственны прихоти, увлечения, иногда склонности; по-
рой они даже способны возвыситься до настоящей страсти, но предан-
ность им почти недоступна. Они взывают к нашим слабостям и безрас-
судству, но отнюдь не к нашему разуму. С мужчинами их связывает
телесное притяжение, а никак не сродство душ, сердец, натур. Доказа-
тельством этому служит их равнодушие к мужчинам за сорок, присущее
даже тем из них, что сами не моложе. Приглядитесь повнимательней и
вы обнаружите, что, оказывая предпочтение мужчине зрелого возраста,
женщина всегда действует под влиянием какого-нибудь низменного рас-
чета - из корысти или тщеславия. Что касается исключений, то они, как
известно, лишь подтверждают правило или даже придают ему силу за-
кона. Добавим, что здесь совсем неуместна поговорка: оКто слишком
усердно убеждает, тот никого не убедитп.
Любовь покоряет нас, воздействуя на наше самолюбие. В самом деле,
как противостоять чувству, которое умеет возвысить в наших глазах
то, чем мы обладаем, вернуть то, что нами утрачено, дать то, чего у нас
нет ?
Когда мужчину и женщину связывает непреоборимая страсть, мне
всегда кажется, что, какие бы препятствия ни разлучали их - муж,
родня и т. д., все равно любовники созданы один для другого самой при-
родой, что они принадлежат друг другу по божественному праву, вопреки
всем людским законам и предрассуждениям.
Отнимите у любви самолюбие- и что же останется? Почти ничего!
Очистите ее от тщеславия - и она уподобится выздоравливающему чело-
веку, который от слабости еле волочит ноги.
Любовь в том виде, какой она приняла в нашем обществе,-это всего
лишь игра двух прихотей и соприкасание двух эпидерм.
Желая зазвать вас к какой-нибудь женщине, вам иногда говорят: оЕе
нельзя не полюбить!п. Но я, быть может, вовсе этого не желаю!
Лучше бы уж мне сказали: оОна не может не полюбить!п, ибо люди
в большинстве своем не столько хотят испытать любовь, сколько ее вну-
шить.
По тому, как самолюбивы женщины пожилые, которые уже никому не
нравятся, можно судить, каково было их самолюбие в молодые годы.
оМне кажется,-говаривал господин де*,-что благосклонности
женщины в общем приходится добиваться как приза на состязаниях,
только достается этот приз отнюдь не тому, кто ее любит или достоин
ее любвип.
Беда молодых женщин, равно как и монархов, в том, что у них не
может быть друзей. По счастью, ни те, ни другие не понимают этого:
одним мешает тщеславие, другим-спесь.
Говорят, что в политике победа остается вовсе не за мудрецами;
то же можно сказать и о волокитстве.
Забавно, что не только у нас, но и у некоторых древних народов, чьи
нравы были первобытны и близки к природе, выражение опознать жен-
щинуп означало опереспать с нейп, словно без этого ее до конца
не узнаешь! Если это открытие сделали патриархи, они были людьми
куда более искушенными, чем принято считать.
В войне женщин с мужчинами последние обладают немалым переве-
сом: у них в запасе девки.
Иная девка охотно продается, но отнюдь не согласна отдаться.
Любовь, даже самая возвышенная, отдает вас во власть вашим соб-
ственным страстишкам, а брак - во власть страстишкам вашей жены:
честолюбию, тщеславию и всему прочему.
Будь вы тысячу раз милы и порядочны, люби вы совершеннейшую из
женщин, все равно вам придется прощать ей либо вашего предшествен-
ника, либо преемника.
Быть может, чтобы вполне оценить дружбу, нужно сперва пережить
любовь.
Мужчины живут в мире с женщинами точно так же, как европейцы
с индусами: это вооруженный мир.
Чтобы связь мужчины с женщиной была по-настоящему увлекатель-
ной, их должны соединять наслаждение, воспоминание или желание.
Одна умная женщина бросила мне как-то фразу, которая, возможно,
проливает свет на природу слабого пола: оКогда женщина выбирает
себе любовника, ей не так важно, нравится ли он ей, как нравится ли он
другим женщинамп.
Госпожа де * поспешила уехать вслед за своим любовником п Ан-
глию, чтобы доказать великую свою нежность к нему, хотя никакой неж-
ности не испытывала. В наши дни люди бросают вызов общественному
мнению из страха перед ним.
Я знавал когда-то человека, который перестал волочиться за певич-
ками, потому что, по его словам, они оказались такими же лицемерками,
как порядочные женщины.
Повторение одних и тех же слов может наскучить нашим ушам, уму,
но только не сердцу.
Чувство будит в нас мысль - с этим все согласны; но вот с тем, что
мысль будит чувство, согласятся далеко не все, а ведь это не менее пра-
вильно!
Чтоо такое любовница? Женщина, возле которой забываешь то, что
знаешь назубок, иными словами, все недостатки ее пола.
Прежде любовные интриги были увлекательно таинственны, теперь
увлекательно скандальны.
Любовь, по-видимому, не ищет подлинных совершенств; более того,
их как бы побаивается: ей нужны лишь те совершенства, которые
любит и придумывает она сама. В этом она подобна королям: они при-
выкли видеть великими только тех, кого сами и возвеличили.
Естествоиспытатели утверждают, что у всех видов животных вырож-
дение начинается с самок. Философы вполне могут применить этот вывод
к основам цивилизованного общества.
Общение с женщинами завлекательно тем, что в нем всегда есть мно-
го недомолвок, а недомолвки, стеснительные или, во всяком случае,
неприемлимые между мужчинами, весьма приятная приправа в отношениях
мужчины с женщиной.
Существует поговорка, что самая красивая женщина не может дать
больше, чем имеет. Это кругом неверно: она дает мужчине решительно
всего он от нес ждет, ибо в отношениях такого рода цену получаемому
дает воображение.
Непристойность и бесстыдство неуместны в любой философии-как
в той, что проповедует наслаждение, так и в той, что требует воздер-
жания.
Читая священное писание, я в нескольких местах заметил, что, упре-
кая род людской в неистовстве и преступлениях, автор всякий раз гово-
рит осыны мужейп, а бичуя глупость и слабодушие, он обращается
к осынам женщинп.
Мужчина был бы слишком несчастен, если бы, будучи с женщиной,
он хоть сколько-нибудь помнил то, что прежде знал назубок.
Природа, наделив мужчин неистребимой склонностью к женщинам,
видимо, предугадывала, что, не прими она этой меры предосторожности,
презрение, внушаемое женским полом, в особенности его тщеславием,
послужило бы серьезным препятствием к продолжению и размножению
рода человеческого.
оМужчина, который мало имел дела с девками, ничего не понимает
в женщинахп, - с серьезным видом говорил мне человек, который был
без ума от своей неверной жены.
И в браке, и в безбрачии есть свои недостатки; из этих двух состоя-
ний предпочтительней то, которое еще возможно исправить.
Любовникам довольно нравиться друг другу своими привлекатель-
ными, приятными чертами, но супруги могут быть счастливы лишь в том
случае, если они связаны взаимной любовью или хотя бы подходят один
к другому своими недостатками.
Любовь приятнее брака по той же причине, по какой романы занима-
тельнее исторических сочинений.
Сперва любовь, потом брак: сперва пламя, потом дым.
Из всего, что говорилось о браке и безбрачии, всего разумней и спра'
цедливей следукялее замечание: оЧто из двух ни выберешь, все равно
пожалеешьп. В последние годы жизни Фонтенель" жалел о том, что не
женился: он забыл, что прожил девяносто пять лет, не зная забот.
Удачен лишь разумный брак, увлекателен лишь безрассудный. Любой
другой построен на низменном расчете.
Женщину выдают замуж прежде, чем она успевает чем-то стать.
Муж - это своего рода мастеровой, который не дает покоя ее телу, обте-
сывает ум и начерно шлифует душу.
В высшем обществе брак-это узаконенная непристойность.
Мы были свидетелями того, как люди из высоких сфер, именуемые
порядочными, от души радовались счастью мадмуазель *, совсем юной
девушки, прелестной, остроумной и Целомудренной, которая удостоилась
чести стать супругой М *, старика насквозь прогнившего, отвратитель-
ного, бесчестного, тупого, но богатого. Что лучше характеризует наш век
во всей его гнусности, чем подобный повод для радости, чем нелепость
этого ликования, чем такое попрание всех основ естественной нравствен-
ности ?
Положение женатого человека несносно тем, что муж, будь он тысячу
раз умен, оказывается лишним повсюду, даже в собственном доме: без-
молвствуя, он всегда докучен; говоря очевиднейшие вещи, смешон.
Только любовь жены может хотя бы отчасти избавить его от этих непри-
ятностей. Поэтому М * и твердил своей жене: оДорогая моя, помогите
мне не быть смешнымп.
Развод у нас до того в порядке вещей, что во многих домах он еже*
нощно почивает в супружеской постели между мужем и женой.
Женская страсть такова, что и самому порядочному мужчине прихо-
дится выбирать между ролью супруга или чичисбея, распутника или
кастрата.
Наихудший из неравных браков-это неравный брак двух сердец.
Мужчине мало быть любимым: он хочет, чтобы его оценили, а оце-
нить могут лишь те, кто на него похож. Потому-то на свете и не суще-
ствует любви, вернее, потому она так недолговечна между двумя
существами, одно из которых ниже другого. Дело тут не в тщеславии,
а в естественном самолюбии; попытка же лишить человека самолюбия
бессмысленна и обречена на неудачу. Тщеславие-свойство натур слабых
и порочных, тогда как разумное самолюбие присуще людям вполне поря-
дочным.
Женщины отдают дружбе лишь то, что берут взаймы у любви.
Дурнушка, властно притязающая на успех, похожа на нищенку, ко-
торая требует милостыни.
Мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит,
и наоборот. Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит как с благо-
деяниями: кто не в состоянии отплатить за них, тот становится небла-
годарным.
Та женщина, которая ценит в себе не столько красоту, сколько свой-
ства души и ума, на голову выше других женщин; та, что больше всего
ценит красоту, похожа на всех своих сестер, а та, что свою знатность
или титул ценит больше, чем даже красоту, ниже других женщин, да, по-
жалуй, и не женщина вовсе.
В женском мозгу, видимо, на одно отделение меньше, а в сердце -
на одно чувство больше, чем в мозгу и сердце мужчины. Без этого осо-
богo устройства женщины не могли бы растить, выхаживать и холить
тей.
Природа вверила материнской любви сохранение всех живых тварей
земле и, чтобы вознаградить матерей, подарила им радости и даже
горести этого упоительного чувства.
Любовь - единственное чувство, в котором все истинно и все лживо;
скажи о ней любую нелепость - и она мажется правдой.
Когда влюбленный жалеет человека здравомыслящего, он напоминает
любителя сказок, который зубоскалит над теми, кто увлекается исто-
рическими сочинениями.
Любовь-это рискованное предприятие, которое неизменно кончается
банротством; кто им разорен, тот вдобавок еще и опозорен.
Вот один на лучших доводов против женитьбы: окончательно оболва-
нить мужчнну может только одна женщина-его собственная жена.
Встречали вы когда-нибудь такую женщину, которая, обнаружив,
что-то из ее знакомых домогается другой женщины, поверила бы, что
получит отказ? Отсюда ясно, какого они мнения друг о дружке. Вы-
вод сделайте сами.
Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает
еще хуже.
Любой мужчина обладает всеми качествами, нужными, чтобы под-
няться над мелочными уловками, принижающими человеческое достоин-
ство. Стоит ему жениться или завести любовницу, как он сразу опус-
кается до соображений, его недостойных: брак или любовная связь,
словно проводник, указывает ничтожным страстишкам путь к его сердцу.
Я встречал в свете и мужчин, и женщин, которые искали не ответного
чувства, а ответного действия; более того, они отказались бы и от дей-
ствия, если бы оно порождало чувство.
Г л а в а VII
ОБ УЧЕНЫХ И ЛИТЕРАТОРАХ
Иные талантливые люди живут во власти некой пламенной силы-
матери или неизменной спутницы такого рода талантов, которая обрекает
их не то чтобы на безнравственность или неспособность к прекрасным
душевным порывам - нет! - но на уклонения от прямого пути, притом
столь частые, что невольно начинаешь упрекать этих людей в полном
отсутствии моральных принципов. Бессильные справиться с неутолимой
страстностью своей натуры, они бывают подчас омерзительны. Как пе-
чально думать, что если бы англичане Поп * и Свифт, французы Воль-
тер ** и Руссо предстали перед судом не зависти или ненависти, а спра-
медливости и доброжелательства, то под тяжестью фактов, засвидетель-
ствованных или сообщенных их друзьями и поклонниками, они были бы
обвинены и осуждены за поступки глубоко порочные, за чувства порок?
глубоко извращенные. О altitudo! . .
Не раз уже отмечено, что те, кто занимается физикой, естественной
историей, физиологией или химией, обычно отличаются мягким, уравно-
вешенным и, как правило, жизнерадостным нравом, тогда как авторы
сочинений по вопросам политики, законоведения и даже морали-люди
угрюмые, склонные к меланхолии и т. д. Объясняется это просто:
первые изучают природу, вторые-общество; первые созерцают созда-
ния великого творца, вторые вглядываются в дело рук человека. След-
ствия не могут не быть разными.
Если хорошенько вдуматься, какой остротой восприятия, тонкостью
слуха, чувством ритма и другими редкостными свойствами ума и души
О, безднам (лат.).
надо обладать, чтобы любить, понимать и по достоинству оценивать хоро-
шие стихи, то поневоле придешь к выводу, что, невзирая на притязания
людей из всех слоев общества, мнящих себя арбитрами в области изящ-
нойй словесности, у поэтов в общем еще меньше истинных судий, чем
у геометров. Конечно, поэты могли бы вовсе пренебречь публикой и.
общаясь лишь со знатоками, поступать со своими трудами так, как по-
ступал со своими знаменитый математик Вьет в те времена, когда заня-
тия математикой были делом куда менее распространенным, чем сейчас:
он издавал ограниченное число экземпляров, а затем дарил их тем, кто
мог уразуметь его книгу, насладиться ею или опираться на нее в своей
работе. Об остальных Вьет просто не думал. Но он был богат, а боль-
шинство поэтов бедно. К тому же, возможно, геометры не наделены таким
тщеславием, как поэты, а если и наделены, то находят ему лучшее при-
мение.
У иных людей остроумие (инструмент, пригодный в любом деле)-это
то лишь природный дар, который деспотически завладевает ими и
е не подвластен ни их воле, ни разуму.
Мне хочется сказать о некоторых метафизиках то, что Скалигер *
сказал- о басках: оГоворят, они понимают друг друга, но, по-моему, это
сказк и .
Имеет ли право философ, обуреваемый тщеславием, презирать при-
придворнoго, обуреваемого корыстью? На мой взгляд, вся разница между
ними в том, что один из них уносит луидоры, а другой уходит, вполне
довольный тем, что слышал их звон. Намного ли выше Даламбер,* кото-
рый из тщеславия угодничал перед Вольтером, любого из угодников Лю-
довика XIV, добивавшихся пенсии или выгодного места?
Когда наделенный приятными свойствами человек из кожи вон лезет
из-за невысокой чести прийтись по вкусу людям, не входящим в число
друзей (а к этому стремятся многие, особенно литераторы, ибо для
них умение нравиться превратилось в ремесло), то ясно, что движет им
этом либо корысть, либо тщеславие. Он выступает в роли не то
куртизанки. не то кокетки или, если хотите, комедианта. Порядочен
ли тот, кто старается быть приятным в кругу людей, которые по душе
ему самому.
Кто-то сказал, что заимствовать у древних-значит заниматься пи-
ратством в открытом море, а обкрадывать новейших авторов - значит
промышлять карманным воровством на улицах.
Иной раз блестящие стихи слетают с пера человека отнюдь не бле-
стящего; значит, он обладает тем, что мы называем талантом. Бывает
и так: стоит блестящему человеку взяться за писание стихов, как мысли
его теряют всякий блеск; это с несомненностью доказывает, что он лк-
шен поэтического дара.
Большинство произведений, написанных в наше время, наводит на
мысль, что они были склеены за один день из книг, прочитанных нака-
нуне.
Хороший вкус, такт и воспитанность связаны между собой куда тес-
нее, чем желательно считать литературной братии. Такт-это хороший
вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность-хороший
вкус в беседе и речах.
В оРиторикеп Аристотелям есть отличная мысль о том, что всякая
метафора, основанная на аналогии, должна быть убедительной и в том
случае, если ее перевернуть. Так, мы говорим, что старость - это зима
жизни. Переверните метафору, сказав, что зима-это старость года,
и она прозвучит столь же убедительно.
В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести
значительный переворот может лишь такой человек, который родился
вовремя, то есть когда почва для него уже была подготовлена.
Вельможи и остроумцы - вот два сорта людей, которые тяготеют друг
к другу и обладают немалым сходством: первые пускают немного больше
ныли в глаза, вторые поднимают немного больше шуму, чем прочие
смертные.
Литераторы любят тех, кого они развлекают, как путешественники -
тех, кого они приводят в изумление.
Что представляет собой литератор, не обладающий возвышенным ха-
рактером, достойными друзьями и хотя бы небольшим достатком? Если
этого последнего преимущества он лишен в такой степени, что не может
пристойно существовать в кругу общества, к которому принадлежит по
праву таланта, зачем тогда ему свет? Не единственный ли для него вы-
ход-замкнуться в уединении, где он сможет совершенствовать свою
душу, свой характер, свой разум? Зачем ему терпеть иго общества, не
получая взамен ни одного из тех преимуществ, которыми оно награждает
своих сочленов, принадлежащих к другим слоям? Многие литераторы,
принужденные принять этот выход, уже обрели счастье, которое прежде
тщетно пытались отыскать. Они с полным основанием могут сказать, что
получили все именно тогда, когда им во всем было отказано. Как часто
приходится нам вспоминать слова Фемистокла: оУвы1 Мы погибли бы.
если бы не погибли*п.
Прочитав какой-нибудь труд, отмеченный духом добродетели, люди
нередко говорят: оЖаль, что автор не пожелал рассказать в своем сочине-
нии о самом себе, лишив нас тем самым возможности проверить, действи-
тельно ли он таков, каким кажетсяп. Что греха таить-сочинители дали
немало поводов для подобных рассуждений; однако я не раз убеждался,
что читатели прибегают к таким рассуждениям лишь для того, чтобы им
не пришлось восхищаться высокими истинами, запечатленными в писа-
ниях порядочного человека.
Писатель, наделенный хорошим вкусом, являет собой в кругу нашей
пресыщенной публики то же зрелище, что молодая женщина среди ста-
рых распутников.
Тот, кто слегка приобщился к философии, презрительно относится
к знаниям, но тот, кто ею проникся, глубоко их уважает.
Поэт, да обычно и всякий литератор, редко когда наживается на своем
труде; что же до публики, то ее отношение к автору можно определить
как нечто среднее между оБлагодарю вас)п и оПошел вон1п. Таким обра-
зом, ему остается одно: наслаждаться самим собою и каждой минутой
своей жизни.
Молчание автора, сочинявшего прежде хорошие книги, внушает
публике больше уважения, чем плодовитость сочинителя посредственных
произведений; точно так же безмолвие человека, известного своим красно-
речием, действует куда сильнее, нежели болтовня заурядного говоруна.
Немало литературных произведений обязано своим успехом убожеству
мыслей автора, ибо оно сродни убожеству мыслей публики.
Как посмотришь на состав Французской академии, так невольно начи-
маешь думать, что девизом своим она избрала стих Лукреция: *
Certare ingenio, contendere habilitate.*
Почетное звание члена Французской академии подобно кресту Святого
Людовика, который можно увидеть и на том, кто ужинает в Марлийском
дворце, и на том, кто заканчивает день в третьеразрядной харчевне.
Французская академия подобна парижской опере, которая существует
оа средства, не имеющие к ней никакого отношения, вроде обязательных
отчислений в ее пользу со всех провинциальных оперных театров, платы
за право пройти из партера в фойе и т. д. Вот и Академия живет за счет
раздаваемых ею привилегий. Она точь-в-точь как Сидализа у Гроссе: *
Чтоб цену eй могли вы по заслугам дать,
Сначала следует вам с нею переспать.
Литература и в особенности театр дают сейчас людям возможность
приобрести репутацию, как некогда заморские острова давали возмож-
ность нажить добро: достаточно было туда приехать, чтобы тотчас же
разбогатеть. Но большие состояния, нажитые предками, обернулись
ущербом для потомков, ибо земли, прежде плодородные, оказались со-
вершенно истощенными.
· оКак в дарованьях они состязаются, спорят о родеп (лат.). Пер. Ф. Петров-
ского.
В наши дни театральный и литературный успех смехотворен, и только.
Философня распознает добродетели, полезные с точки зрения нрав-
ственной и гражданской, красноречие создает им известность, поэзия.
превращает их в общее достояние.
Красноречивый, но грешащий против логики софист по сравнению
ритором-философом-это то же, что ловкий фокусник по сравнению
прагматиком, что Пинетти * по сравнению с Архимедом.
Важно иметь в голове множество идей и быть при этом неумным че-
ловеком, как можно командовать множеством солдат и быть при этом
тупым генералом.
Столько нареканий вызывают обычно литераторы, удалившиеся от
этой жизни) Им хотят навязать интерес к обществу, которое ни в чем
их не поддерживает, хотят заставить их вечно присутствовать при лоте-
ях розыгрышах, в которых они не могут принять участие.
У древних философах меня больше всего восхищает их стремление
жить в согласии со своими теориями. Примером тому могут служить
Теофраст и другие. Практическая нравственность входила
философию столь важной составной частью, что многие из них стали
одной из школ, не написав при этом ни одной строчки: достаточно назвать
(Сократа, Полемона, Левкиппа и других. Сократ не написал ни
одног труда и изучил из всех наук одну лишь науку о нравственности,
что не помешало ему занять первое место среди философов своего
времени.
Меньше всего мы знаем, во-первых, то, что поняли чутьем; во-вторых,
что изведали на собственном опыте, сталкиваясь с разными людьми
явлениями; в-третьих, то, что уразумели не из книг, а благодаря кни-
гам , то есть благодаря размышлениям, на которые они нас наталкивали.
Литераторы, в особенности поэты, подобны павлинам: им бросают
в клетку жалкую горсть зерна, а если порою и выпускают оттуда, то
лишь затем, чтобы посмотреть, как они распускают хвост. Между тем
петухи, куры, индюки и утки свободно расхаживают по двору и до отказа
набивают себе зоб.
Успех порождает успех, как деньги идут к деньгам.
Чтобы написать иную книгу, даже самому умному человеку прихо-
дится прибегать к помощи наемной кареты, то есть посещать всевозмож-
ных людей и всевозможные места, бывать в библиотеках, читать руко-
писи и т. д.
Философ или, скажем, поэт не может не быть мизантропом: во-первых,
потому, что склонности и талант побуждают его пристально наблюдать
за жизнью общества, а это занятие лишь омрачает душу; во-вторых, по-
тому, что общество редко вознаграждает такого человека за талант (хо-
рошо еще, если не наказывает!) и этот вечный повод для огорчений
удваивает и без того свойственную ему меланхолию.
Когда государственные люди или литераторы-пусть даже слывущие
людьми необычайно скромными-оставляют после себя мемуары, которые
должны послужить канвой для их биографий, они тем самым выдают
тайное свое тщеславие. Как тут не вспомнить некоего безгрешного мужа,
который отписал в завещании сто тысяч экю на то, чтобы его причислили
к лику святых1
Большое несчастье-потерять из-за свойств своего характера то место
в обществе, на которое имеешь право по своим дарованиям.
Лучшие свои произведения великие писатели создают в том возрасте,
когда страсти их уже угасли: земля вокруг вулканов особенно плодородна
после извержений.
Тщеславие светских людей ловко пользуется тщеславием литераторов,
которые создали не одну репутацию, тем самым проложив многим людям
путь к высоким должностям. Начинается все это с легкого ветерка лести,
чо интриганы искусно подставляют полного паруса своей фортуны.
Ученый экономист-это хирург, который отлично вскрывает труп
острым скальпелем, но жестоко терзает выщербленным ножом живой
орга ниэм.
Литераторы редко завидуют той подчас преувеличенной репутации,
которой пользуются иные труды светских людей: они относятся к этим
успехам, как порядочные женщины к богатству потаскушек.
Театр либо улучшает нравы, либо их портит. Одно из двух: он или
вьет нелепые предрассудки, или, напротив, внедрит их. Во Франции мы
все повидали и то, и другое.
Иные литераторы не понимают, что ими движет не славолюбие, а тще-
вие. Однако чувства эти не просто различны, но и противоположны:
'одно из них-мелкая страстишка, другое-высокая страсть. Между че-
стным славолюбивым и тщеславным такая же разница, как между
'влюбленным и волокитой.
Потомство судит литераторов не по их положению в обществе, а по их
делам. оСкажи, не кем ты был, а что ты совершилп-таков, видимо,
должен быть их девиз.
Спероне Сперони отлично объясняет, почему автор, которому ка-
жется, будто он очень ясно излагает свои мысли, не всегда бывает поня-
тем читателям. оДело в том,-говорит он, - что автор идет от мысли
к мыслям,"а читатель - от слов к мыслип.
Произведения, написанные с удовольствием, обычно бывают самыми
удачными, как самыми красивыми бывают дети, зачатые в любви.
В изящных искусствах, да и во многих других областях, хорошо мы
знаем лишь то, чему нас никогда не обучали.
Художник должен придать жизнь образу, а поэт должен воплотить
в образ чувство или мысль.
Когда плох Лафонтен-это значит, что он был небрежен; когда
плох Ламотт -это значит, что он очень усердствовал.
Совершенной можно считать только ту комедию характеров, где
интрига построена так, что ее уже нельзя использовать ни в какой другой
пиесе. Из всех наших комедий этому условию отвечает, пожалуй, только
оТартюфп.
В доказательство того, что на свете нет худших граждан, чем фран-
цузские философы, можно привести следующий забавный довод. Эти фи-
лософы обнародовали изрядное количество важных истин в области поли-
тической, равно как и в экономической, и подали в своих книгах разумные
советы, которым последовали почти все монархи почти во всех европей-
ских странах, кроме Франции. В результате благоденствие, а значит, и
мощь чужеземных народов возросли, меж тем как у нас ничего не изме-
нилось, господствуют те же злоупотребления и т. д., так что по сравне-
нию с другими державами Франция все больше впадает в ничтожество.
Кто же в этом виноват, как не философы* Тут невольно вспоминается
ответ герцога Тосканского некоему французу по поводу новшеств, вве-
денных герцогом в управление страной. оНапрасно вы так меня хва-
лится-сказал он, - все это я придумал не сам, а почерпнул из француз-
ских книг!п.
В одной из главных антверпенских церквей я видел гробницу славного
книгопечатника Плантена, которая великолепно украшена посвящен-
нными ему картинами Рубенса. Глядя на них, я думал о том, что отец
Этьены (Анри и Ребер), своими познаниями в греческом и ла-
тыни оказавшие огромные услуги французской изящной словесности,
окончили жизнь в нищете и что Шарль Этьен, их преемник, сделавший
в нашей литературы немногим меньше, чем они, умер в богадельне.
Слышал я также о том, что Андре Дюшен, которого можно считать авто-
ром первых трудов по истории Франции, был изгнан из Парижа нуждой
закончил дни на своей маленькой ферме в Шампани; он насмерть раз-
бит, упав с воза, груженного сеном. Не легче была и участь Адриена де
Шуа создателя нумизматики. Сансон, родоначальник наших геогра-
фов в семьдесят лет ходил пешком по урокам, чтобы заработать себе
на хлеб. Всем известна судьба Дюрье, Тристана, Менара и многих
из их. Умирающий Корнель не мог позволить себе даже чашки бульона.
не меньше лишения терпел Лафонтен. Расин, Буало, Мольеру, Кино
жилось лучше лишь потому, что дарования свои они отдали на службу
королю. Аббат Лонгрю, приведя и сопоставив эти печальные истории
судьбах великих французских писателей, добавляет от себя: оТак сними
тогда обходились в этой несчастной странеп. Знаменитый список лите-
раторов, которых король намеревался наградить пенсиями, составили
Перро, Тальман и аббат Галлуа и затем подали его
Кольберу; они не внесли в него имен тех, кого ненавидели, зато
записали несколько иноземных ученых, отлично понимая, что король и
министр будут весьма польщены похвалой людей, живущих в четырехстах
лье Парижа.
Глава VIII
О РАБСТВЕ И СВОБОДЕ ВО ФРАНЦИИ ДО И ВО ВРЕМЯ
РЕВОЛЮЦИИ
У нас вошло в привычку насмехаться над каждым, кто превозносит
первобытное состояние и противопоставляет его цивилизации. Хотелось бы
однако, послушать, что можно возразить на такое, например, сообра-
жение: еще никто не видел у дикарей, во-первых, умалишенных, во-вто-
рых самоубийц, в-третьих, людей, которые пожелали бы приобщиться
цивилизованной жизни, тогда как многие европейцы в Капской колонии
и в обеих Америках, пожив среди дикарей и возвратясь затем к своим сооте-
чествснникам. вскоре вновь уходили в леса. Попробуйте-ка без лишних
слов и софизмов опровергнуть меня!
Вот в чем беда человечества, если взять цивилизованную его часть:
в нравственности и политике зло определить нетрудно-это то, что при-
носит вред; однако о добре мы уже не можем сказать, что оно безусловно
приносит пользу, ибо полезное в данную минуту может потом долго или
даже всегда приносить вред.
Труд и умственные усилия людей на протяжении тридцати-сорока ве-
ков привели только к тому, что триста миллионов душ, рассеянных по
всему земному шару, отданы во власть трех десятков деспотов, причем
большинство их невежественно и глупо, а каждым в отдельности вертит
несколько негодяев, которые к тому же подчас еще и дураки. Вспомним
об этом и спросим себя, что же думать нам о человечестве и чего ждать
от него в будущем?
История-почти сплошная цепь ужасов. При жизни тирана эта наука
не в чести, однако преемники его дозволяют, чтобы злодеяния их пред-
шественника стали известны потомству: новым деспотам надо как-то
смягчить отвращение, которое вызывают они сами, а ведь единственное
средство утешить народ-это внушить ему, что его предкам жилось
так же худо, а то и еще хуже..
Природа наделила француза характером, роднящим его с обезьяной
и с легавой. По-обезьяньи склонный к проказам, непоседливый и втайне
злобный, он подл и угодлив, как охотничий пес, который лижет руку хо-
зяина, когда тот бьет его, безропотно позволяет брать себя на сворку
и скачет от радости, стоит его спустить с нее во время охоты.
В старину государственная казна именовалась оКоролевской копил-
койп. Потом, когда доходы страны полетели на ветер, слово окопилкап,
утратив всякий смысл, стало вызывать краску стыда, и его заменили
простым названием-оКоролевская казнап.
Самым неопровержимым доказательством принадлежности к дворян-
ству считается во Франции происхождение по прямой линии от одного
из тех тридцати тысяч человек в шлемах, латах, наручах и набедренни-
чьи могучие, закованные в железо кони топтали копытами семь-
восемь миллионов наших безоружных предков. Вот уж что поистине дает
спорное право на любовь и уважение их потомков! Эти чувства усу-
шаются еще и тем, что дворянство пополняется и обновляется
ими, которые приумножали свои богатства, отнимая последнее
у бедняка-недоимщика. Гнусные людские установления, предмет презре-
и ужаса) И от нас еще требуют, чтобы мы чтили их и уважали!
Капитаном первого ранга может быть лишь дворянин-вот усло-
вие не более разумное, чем, скажем, такое: матросом или юнгой может
быть только королевский секретарь.
Почти во всех странах лицам недворянского происхождения возбра-
няется занимать видные должности. Это одна из самых вредных для об-
щества нелепостей. Мне так и кажется, что я вижу, как ослы воспрещают
людям доступ на карусели и ристания.
Природа, вознамерившись создать человека добродетельного или ге-
ниального, не станет предварительно советоваться с Шереном.
Неважно, кто на троне - Тиберий или Тит: в министрах-то хо-
дит Сеяны.
Если бы мыслитель, равный Тациту, написал историю наших лучших
людей и перечислил там все до одного случаи произвола и злоупотреб-
бил властью, в большинстве своем преданные сейчас полному забвению,
Нашлось бы мало государей, чье царствование не внушило бы нам та-
кое же отвращения, как и времена Тиберия.
Можно с полным основанием утверждать, что правопорядок в Риме
воцарился вместе со смертью Тиберия Гракxa. В ту минуту, когда Сци-
лла Назика вышел из сената, чтобы расправиться с трибуном, римляне
поняли, что отныне диктовать законы на форуме будет только сила.
Видно Назика, еще до Суллы, открыл им эту зловещую истину.
Чтение Тацита потому так захватывает, что автор постоянно и каж-
дый раз по-новому противопоставляет былую республиканскую вольность
пришедшим ей на смену низости и рабству, сравнивая прежних Скавров,
Сципионов и т. д. с их ничтожными потомками. Короче говоря, Тациту
помогает Тит Ливий.
Короли и священники запрещают и осуждают самоубийство для
того, чтобы увековечить наше рабство. Они жаждут заключить нас
в тюрьму, из которой нет выхода, уподобляясь дантовскому злодею, при-
казавшему замуровать двери темницы, куда был брошен несчастный
Уголино.
Об интересах государей написаны целые книги; об интересах госуда-
рей говорят, их изучают. Но почему же никто еще не сказал, что надо
изучать интересы народа?
История свободных народов-вот единственный предмет, достойный
внимания историка; история народов, угнетенных деспотами,-это всего
лишь сборник анекдотов.
Франция, какой она была совсем недавно,-это Турция, перенесен-
ная в Европу. Недаром у добрых двух десятков английских писателей мы
читаем: оДеспотии, как например Франция и Турция...п.
Министр - это всего-навсего управитель имения, и должность его
важна лишь потому, что у помещика, его хозяина, много земли.
Вредные для государства глупости и ошибки, на которые министр
толкает своего повелителя, лишь укрепляют подчас его положение: он
как бы еще теснее связывает себя с монархом узами сообщничества.
Почему во Франции, даже натворив сотни глупостей, министр не ли-
шается своей должности, но непременно теряет ее, стоит ему сделать хоть
один разумный шаг?
Как ни странно, находятся люди, которые защищают деспотизм только
на том основании, что он якобы способствует развитию изящных искусств.
Мы даже не представляем себе, до какой степени блеск века Людо-
вика XIV умножил число сторонников подобной точки зрения. Послу-
шать их, так у человечества только и дела, что создавать прекрасные
трагедии, комедии н т. д. Такие люди готовы простить священникам все
чинимое ими зло за то лишь, что, не будь их, не было бы и оТартюфап.
Во Франции талант и признание дают человеку столько же прав на
видную должность, сколько прав быть представленной ко двору у кре-
стьянки, которая удостоилась венка из роз.'*
Франция-это страна, где порою полезно выставлять напоказ свои
пороки, но всегда опасно выказывать добродетели.
Париж-удивительный город: здесь нужно тридцать су, чтобы по-
ообедать, четыре франка, чтобы совершить прогулку, сто луидоров, чтобы,
имея все необходимое, позволить себе излишества, и четыреста луидоров,
чтобы, позволяя себе излишества, иметь все необходимое.
Париж - это город наслаждений, удовольствий и т. д., где четыре
пятых населения чахнет от невзгод.
К такому городу, как Париж, вполне подходит определение, которое
святая Тороса дает аду: оМесто, где дурно пахнет и никто никого
не любитп.
Можно лишь удивляться, что у столь живого и веселого народа, как
наш, существует такое множество правил поведения, предписанных эти-
кетом. Не менее поразителен и дух чопорного педантизма, который царит
в наших корпорациях и учреждениях. Так и кажется, что, насаждая его,
законодатели хотели создать противовес исконному легкомыслию фран-
цузов.
Доподлинно известно, что когда г-н де Гибер был назначен комен-
дантом Дома инвалидов, там под видом ветеранов содержалось шесть-
сот человек, из которых никто никогда не был ранен и почти никто не
участвовал ни в одной битве или осаде; зато все они в прошлом состояли
кучерами или лакеями при вельможах и сановниках. Какой пример и
какой предмет для размышлений!
Во Франции не трогают поджигателей, но преследуют тех, кто, завидев
пожар, бьет в набат.
Почти все обитательницы Версаля, равно как и Парижа, если, ко-
нечно, они занимают сколько-нибудь видное положение в обществе,-это
всего-навсего знатные буржуазки, своего рода г-жи Накар, представлен-
ные или не представленные ко двору.
Во Франции нет больше общества, французы больше не нация по той
простой причине, что корпия-уже не белье.
Как общество рассуждает, так им и управляют. Его право-говорить
глупости, право министров - делать их.
Когда какая-нибудь глупость правительства получает огласку, я вспо-
минаю, что в Париже находится, вероятно, известное число иностранцев,
и огорчаюсь: я ведь все-таки люблю свое отечество.
Англичане-единственный народ, сумевший ограничить всевластие
одного человека, чье изображение умещается на самой маленькой монете.
Почему, даже томясь под игом самого гнусного деспотизма, люди все-
таки обзаводятся потомством? Да потому, что у природы свои законы,
более мягкие и в то же время более непререкаемые, чем все эдикты тира-
нов: дитя улыбается матери, кто бы ни правил страной - Тит или До-
мициан.
Один философ говаривал: оНе понимаю, как француз, хоть раз побы-
павшнй в приемной короля и в прихожей его версальской опочивальни,
может называть кого бы то ни было высокой особойп.
А А А
Придворные льстецы утверждают, что охота-подобие войны;'*" они
правы, ибо крестьяне, чей урожай она губит, несомненно, находят нема-
лое сходство между ними.
I? А А
К несчастью для человечества и, видимо, к счастью для тиранов
обездоленные бедняки лишены инстинкта или, если хотите, гордости, при-
'.'ущей слонам: те не размножаются в неволе.
Наблюдая за обществом и вечной борьбой между богачом и бедня-
ком, аристократом и простолюдином, человеком влиятельным и человеком
безвестным, нельзя не сделать двух выводов. Во-первых, к поступкам и
словам этих противников прилагаются разные мерки, их взвешивают на
разных весах: одни весы показывают только фунты, другие-десятки и
'.отни фунтов, причем такое несоответствие принимается за нечто незыбле-
мое, и это уже само по себе ужасно. Подобная оценка людей, освященная
лаконом и обычаем, есть одна из самых страшных язв общества; ее одной
довально, чтобы объяснить все его пороки. Во-вторых, описанное выше
неравенство влечет за собой новую несправедливость, а именно то, что
фунт для бедняка, простолюдина превращается в четверть фунта, в то
нремя как для богача, аристократа десять фунтов считаются за сто, сто -
аа тысячу и т. д. Это естественное и неизбежное следствие их положения
и обществе: бедняку завидует и мешает все несметное множество тех,
кто равен ему; богача, аристократа поддерживает и поощряет кучка лю-
.чей ему подобных, которые становятся его сообщниками, чтобы разделить
*· ним выгоды его положения и добиться таких же выгод для себя.
lfc А А
Вот бесспорная истина: во Франции семь миллионов человек живут
милостыней, а двенадцать - не в состоянии ее подать.
А А А
Дворянство, утверждают дворяне, это посредник между монархом и
народом. Да, в той же мере, в какой гончая-посредница между охотни-
ком и зайцами.
Что такое кардинал? Это священник в красной мантии, которому ко-
роль платит сто тысяч экю за то, что он издевается над ним от имени
папы.
А Д 4
Большинство общественных учреждений устроено так, словно цель
их - воспитывать людей, заурядно думающих и заурядно чувствующих:
таким людям легче и управлять другими, и подчиняться другим.
А А А
Гражданин Виргинии, обладатель пятидесяти акров плодородной земли,
платит сорок два су в наших деньгах за право мирно жить под эгидой
гуманных и справедливых законов, находиться под защитой правитель-
ства, не опасаться за свое достоинство и свою собственность, пользоваться
свободой личности и совести, голосовать на выборах, быть избранным
в конгресс и, следовательно, стать законодателем и т. д. Французский
крестьянин из Лимузена. или Сверни изнывает под бременем податей,
двадцатин, всяческих повинностей, и все для того, чтобы, пока он жив,
любой помощник интенданта '*' мог оскорбить его, безвинно посадить
в тюрьму и т. д., а когда умрет-его обездоленной семье достались в на-
следство нищета и унижения.
А А д
Северная Америка-это часть вселенной, где лучше всего знают, что
такое права человека. Жители ее -достойные потомки республиканцев,
которые покинули родину, чтобы не подчиняться тиранам. В этой стране
воспитались люди, способные победоносно противостоять даже англича-
нам и даже в такие времена, когда те вновь обрели свободу и создали
наилучший в мире образ правления. Американская революция пойдет на
пользу и Англии: она вынудит последнюю заново пересмотреть свое госу-
дарственное устройство и пресечь все еще существующие злоупотребле-
ния. Но это не все: англичане, изгнанные с североамериканского материка,
захватят испанские и французские владения на островах '''" и насадят там
свой образ правления, зиждущийся на естественном свободолюбии чело-
века и укрепляющий в нем это чувство. Тогда на испанских и француз-
ских островах, а в особенности на латиноамериканском континенте, став-
шем ныне английским, возникнут новые государственные устройства,
краеугольным камнем которых станет свобода. Таким образом, англичане
присвоят себе безраздельную славу основателей почти всех свободных
государств на земле-единственных государств, которые, строго говоря,
достойны человека, ибо только в них соблюдены и ограждены его права.
но такая революция быстро не кончится. В самом деле, сначала при-
дется очистить огромные территории от испанцев и французов, насаждаю-
щих только рабство, а затем заселить их англичанами, призванными
посеять там первые семена свободы. А когда эти семена в свою очередь
принесут плоды, произойдет революция, которая изгонит и англичан из
обеих Америк и со всех островов.
Англичанин чтит закон и презирает власти, а то и вовсе их не при-
знает. Француз, напротив, чтит власти и презирает закон. Его надо на-
учить поступать наоборот, но это почти невозможно: слишком уж бес-
просветно невежество, в котором держат народ,-невежество, о котором
нельзя забывать, восхищаясь успехами просвещения в больших городах.
оЯ - все, остальные - ничтоп - вот что такое деспотизм, аристокра-
тия и приверженцы их. оЯ - это мой ближний, мой ближний-это яп -
вот что такое народовластие и сторонники его. Выбирайте же.
Ополченец, негоциант, получивший чин королевского секретаря,
крестьянин, ставший священником и проповедующий покорность произ-
волу, сын горожанина, сделавшийся историографом,-словом, всякий,
кто вышел из народа, тут же восстает против него и помогает его угне-
тать. Это воины Кадма: едва успев взять в руки оружие, они уже обра-
щают его против своих братьев.
Бедняки-это негры Европы.
Рабы подобны тем животным, которые могут существовать только
з низинах, ибо задыхаются на высоте: воздух свободы убивает их.
Чтобы управлять людьми, нужна голова: для игры в шахматы мало
одного добросердечия.
Бэкон учил, что человеческий разум надо сотворить заново. Точно
так же надо заново сотворить и общество.
Облегчите страдания простолюдина - и вы излечите его от жестокости,
как вы исцеляете его болезни, давая ему укрепляющий бульон.
Я убедился, что даже самым выдающимся людям, совершившим
в своей области переворот, который кажется плодом лишь их гения, не-
пременно способствовали благоприятные обстоятельства и весь дух вре-
мени. Каждый знает, сколько попыток найти путь в Индию было сделано
до путешествия великого Васко да Гамы. Общеизвестно, что многие
мореплаватели догадывались о существовании на западе больших островов
и, вероятно, целого континента задолго до того, как его открыл Колумб,
руководившийся, кстати сказать, записями одного знаменитого навига-
тора, своего знакомца. Перед смертью Филипп уже все подготовил
для похода на Персию. Лютеру, Кальвину и даже Уиклифу в их
восстании против бесчинств римско-католической церкви предшествовало
множество еретических сект.
Принято считать, что Петр Великий в один прекрасный день вдруг
решил преобразовать Россию. Однако сам Вольтер признает, что
еще отец Петра Алексей намеревался насадить в России искусства и
науки. В любом деле нужно выждать, пока для него не созреют благо-
приятные условия. Счастлив тот, кто приходит именно тогда, когда они
уже созрели.
Национальное собрание 1789 года дало французскому народу кон-
ституцию, до которой он еще не дорос. Оно должно немедля поднять его
до этой конституции, учредив разумную систему народного просвещения.
Законодателям надлежит уподобиться искусному врачу: пользуя истощен-
ного больного, такой врач дает ему сперва лекарства, чтобы лучше вари.*
...
Продолжение на следующей странцие...
